– Да?
– только и смог выговорить Лафайет.
– Да, конечно. Значит, вы поняли наконец?

– И что же дальше?
– зарычал Родольфо.

– Дальше?
– переспросил О'Лири.

– Ну что ж, ты, видно, намерен играть со мной в прятки. Это ни к чему не приведет, уверяю тебя. Давай, попробуй сбежать еще раз! Но не обольщайся - я не приползу к тебе и не стану умолять, чтобы ты рассказал мне все, что тебе известно о леди Андрагорре...

В голосе герцога зазвучали просительные нотки, он чуть ли не с мольбой заглянул в глаза Лафайету.

– О леди Андрагорре?
– пробормотал О'Лири.
– Я должен рассказать вам...

– Ну хорошо, Ланселот, - вздохнул герцог.
– Я признаю, что с самого начала взял с тобой неверный тон. Я сожалею о своей ошибке. Но ведь и меня можно понять: вспомни о яйце-пашот и пузыре с чернилами! И несмотря на это, я готов загладить свою вину. Вот, я прошу у тебя прощения, хотя это не в моих правилах. Теперь, я полагаю, ты согласишься спокойно и здраво обсудить со мной это дело?

– Э-э-э... да, конечно. Я готов вас выслушать, - рискнул согласиться Лафайет.
– Вот только камера пыток не особенно располагает к задушевным беседам.

Герцог проворчал что-то и позвал Гроунвельта:

– Позаботься о том, чтобы благородного рыцаря освободили, вымыли, накормили и одели, как подобает его званию. Через полчаса он должен быть в моих покоях, - распорядился герцог, бросая пронзительный взгляд на О'Лири.
– И никаких исчезновений на этот раз, Ланселот, - резко прибавил он, направляясь к выходу.

– Ну что ж, ничего не поделаешь, - философски заметил Гроунвельт, отпирая камеру.
– Видать, нам не судьба поближе познакомиться, а жаль. Ты мне чертовски понравился, старина. Кто знает, может, нам доведется встретиться еще раз.

– Вполне возможно, - ответил Лафайет.
– Скажи мне, Гроунвельт, что ты знаешь об этой... э-э-э... леди Андрагорре?

– Да так, ничего особенного. Только то, что она самая богатая и самая красивая дама во всем Меланже. Да еще что в герцоге разгорелась страсть к ней, словно пожар в Чикаго.

– Тебе известно о пожаре в Чикаго?

– А как же, пивнушка такая. Сгорела дотла на прошлой неделе. А что?

– Нет, ничего. Так о чем ты говорил?

– Я говорил, что у его светлости ничего с ней не выйдет.

– А почему?

Гроунвельт хитро подмигнул и понизил голос:

– Да ходят слухи, что у нее есть кто-то другой, вот почему.

– Кто-то другой?

Лафайету показалось, что сердце остановилось у него в груди.

Гроунвельт ткнул его локтем под ребро:

– Ну да! Герцог Родольфо и не подозревает, что его уже опередили. Говорят, мошенника зовут не то Долговязый Лоренцо, не то Счастливчик Ланселот.

– Долговязый Лоренцо?
– пробормотал Лафайет, а Гроунвельт тем временем принялся за его кандалы.

– Скажу тебе по секрету, - заговорщицки прошептал СФВ, - все думают, что миледи нынче отправилась проведать свою престарелую тетку и ее двенадцать кошек. Но, между нами говоря, она держит путь в охотничий домик в горах, где намеревается провести медовый месяц с ловким повесой.

– Медовый месяц?

– Совершенно верно. Ну, а теперь нам пора отправляться к гофмейстеру. Он приоденет тебя для аудиенции у его светлости.

Герцог Родольфо сидел в большом кожаном кресле с подлокотниками, когда Лафайета ввели в его покои. На О'Лири был новый чистый костюм из расшитого блестками шелка, который пришелся ему почти впору.

– Садись, Ланселот, - предложил герцог с деланной сердечностью. Что-нибудь выпить? Сигару?
– Он указал рукой на глубокое кресло и низкий столик, на котором стояли бутылка, бокалы и ящичек с сигарами.

– Благодарю.
– Лафайет плюхнулся в кресло и широко зевнул.
– Прошу прощения, в это время я уже обычно сплю. Кстати, меня зовут Лафайет.

– Ты хорошо пообедал?

– Вполне, если учесть, что во время обеда шесть служанок терли мне спину, накладывали пластыри на нарывы и растирали ушибы. Но я не жалуюсь.

– Прекрасно. В таком случае не будем ходить вокруг да около, Ланселот. Скажи мне, какие у тебя... э-э-э... отношения с леди Андрагоррой?

Герцог дернул себя за заусенец на пальце и в упор посмотрел на Лафайета.

– Мои отношения с леди Андрагоррой?
– переспросил тот, пытаясь выиграть время.
– Ну, как бы это сказать... дело в том, что я ее муж.

Лицо герцога окаменело.

– Как, муж?!
– проговорил он неожиданно осевшим голосом.

– Но мы живем врозь, - поспешил уточнить Лафайет.
– Сказать по правде, мы практически не общаемся.