— Не терпи, — раздраженно бросила я.

— Ты вообще хоть что-то из сказанного мной услышала? — процедил Ренрих, сжимая кулаки.

— Да поняла я, что у тебя здесь политическое убежище. Хотя не поняла — почему! Но если тебе вдруг в хижине разонравилось — прекрасно, я могу пойти и попросить наблюдателя тебя пропустить. Вали куда хочешь!

Я собиралась добавить, что, раз уж он депортирован, то, наверное, идти-то ему больше и некуда. Но смолчала.

— Ну, иди, — процедил Ренрих. — Не терпится от меня избавится, так давай!

Я фыркнула.

— И ты еще удивляешься, что мне твое общество неприятно? Завалился без приглашения, сразу начал угрожать…

Ренрих шутливо поклонился.

— Приношу госпоже автору извинения за то, что потревожил ее драгоценный покой и спугнул вдохновение… О, точно! Нет ведь никакого вдохновения.

— Вообще-то, я пытаюсь тебе помочь!

— Оно и видно! Ты постоянно отвлекаешься! Только время тянешь! — Ренрих грохнул кулаком по столу. Это было так неожиданно: вот мы беседуем, может, не так уж спокойно и добродушно, но, по крайней мере, довольно мирно, а вот вдруг — Ренрих уже орет. Он сделал движение, будто намеревался вскочить со стула и потянулся ко мне. Я отшатнулась, едва не упав на пол.

На столе перед Ренрихом с хлопком возник дымоватый кот, выгнулся коромыслом и предупреждающе зашипел. Отрицательный герой разом успокоился, даже хмыкнул с напускным добродушием. Но взгляд остался колючим, неприятным.

Я поднялась из-за стола. Хватит с меня этих внезапных приступов и общей непонятности. Ренрих от меня что-то скрывает, а я должна по какой-то причине с ходу ему поверить. А ведь и есть наблюдатель! Так почему бы не поговорить с ним? Филин, конечно, не пытался перейти на человеческий язык, но ведь это, скорее всего, потому что я не должна была бы знать о том, что он — существо крайне разумное и даже наделенное полномочиями…

Я развернулась к Ренриху спиной и пошла к выходу.

— Давай, давай, — бросил мужчина. — Беги, жалуйся!

А вот это было обидно. Ведь именно жаловаться я и не собиралась. Даже не подумала о том, что можно же… ну, не знаю: просто попросить избавить меня от нежелательного гостя. Но Ренрих рассудил иначе. Я даже не обернулась. Пусть ворчит, его дело.

Молча вышла в коридор.

За спиной воцарилась тишина. Какая-то тягучая, неприятная, как ноющая зубная боль.

Я остановилась. Оглянулась.

Ренрих сидел, положив локти на столешницу, уперся лбом в сжатые кулаки. Дымокот, спрыгнув со стола, подозрительно обнюхивал босую ступню отрицательного героя.

Я медленно пошла обратно на кухню, приблизилась к Ренриху. Он поднял голову, посмотрел на меня почти удивленно: мол, не ожидал, что я все еще не бегу к наблюдателю.

— Тебе влетит, если я начну задавать вопросы?

Он ведь упоминал, что рассказывать кому-то о существовании придуманных миров — нарушение. Пусть Ренрих говорил об этом с автором… вдруг это тоже зачтется ему в число просчетов?

И что еще, кроме депортации, наблюдатели могут вменить несознательному персонажу, который продолжает мутить воду? Я повела плечами.

— Какая разница? — напуганным перспективой скорой кары Ренрих не выглядел. Значит, все не так страшно, как мне на мгновение показалось?

Хотя с ним ведь ничего не поймешь!

— Слушай, я совершенно не собиралась с тобой ссориться, — сказала я. Садиться за стол не стала. А ну как у Ренриха новый приступ ярости будет? Спасибо, уже насмотрелась. — И помочь тебе я хочу. Только пока не знаю — как. Потому и задаю вопросы. Настраиваюсь. Если тебе требуется настоящая история, мне просто нужно тебя понять. А раз я не помню, какую историю хотела написать, нужно что-то совершенно новое. Или ты хочешь в фэнтези вернуться?

— Еще не хватало мечом махать и с эльфами драться.

— Зато из тебя мог бы неплохой темный властелин получиться. Нервный немного, но…

На губах Ренриха заиграла улыбка. А ведь мне нравится, когда он улыбается, осознала я внезапно.

Ладно, Ренрих-Шменрих, ты напросился.

Помогу чем смогу.

Только потом не жалуйся.

Я уже хотела высказать ему свои соображения, но тут дымокот протяжно мявкнул, перед глазами у меня поплыло.

И я проснулась.

Два дня я ходила, не замечая никого вокруг, сосредоточенная на собственных мыслях. Сюжет часто рождается из мелочей, и я прислушивалась к себе: не появилась ли эта самая мелочь, не пропустила ли я ее.

Представить Ренриха именно персонажем никак не удавалось. Я никогда не писала книги о реальных людях, хотя нередко наделяла персонажей чертами характера знакомых. Удивительно: куда легче было поверить, что Ренрих — обычный человек. Несмотря на обстоятельства нашей встречи и его рассказ о Роне и всем прочем, несмотря на все эти его пафосные фразы и попытки сыпать эпитетами через предложение…