Первый выезд станции на скважину был как боевое крещение, к которому готовилась не только моя каротажная партия, но и руководство экспедиции. Вызов оказался ночным, тем не менее на скважину поехали все инженерно-технические работники (ИТР) моей партии, включая Леву и нескольких человек из руководства экспедиции. Это был мой дебют. Даже специалисты, которые имели опыт работы на таких станциях, ничем не могли помочь ввиду индивидуального дизайна измерительной панели и отсутствия на ней каких либо надписей.

Дебют оказался успешным, станция работала, как часы. Были небольшие проблемы с измерительными приборами, но мы с ними коллективно справились. Под утро мы привезли первые в истории экспедиции результаты исследования скважины, записанные на современной по тем временам автоматизированной каротажной станции.

***

С Нелей. 1962.

В Таджикистане резко континентальный климат. Даже летом, когда днём жарко вечера и ночи прохладные. Воздух насыщен ароматом полей и трав, небо черное, с огромным количеством звёзд. Когда мы ночевали в поле, я обычно располагался в спальнике на крыше каротажной станции, это было нечто вроде звёздной колыбели с метеоритными дождями и спутниками, которые смотрелись, как маленькие звёздочки, прочерчивающие небо в разных направлениях.

Очевидно, наблюдение этих спутников и своего рода потрясение, связанное с первым полетом в космос нашего соотечественника Юрия Гагарина, навело меня на мысль записаться в космонавты. Мне казалось, что освоение космоса ещё более романтично, чем моя работа в экспедиции. Кроме того, я понимал, что в освоении космоса задействованы самые передовые разработки и технологии. Я отправил письмо с заявлением в комитет по исследованию космического пространства. Адреса я, естественно, не знал, он наверняка был засекречен. В общем, послал письмо типа на деревню дедушке. Самое интересное, что я получил ответ на официальном бланке. В ответе меня благодарили за желание работать на освоение космоса и сообщали, что в настоящее время в космонавты принимают только военных летчиков со стажем. Эта история будет иметь продолжение.

Через 2 года моей работы в экспедиции, осенью 1963 года, у нас случилось землетрясение 6.5 баллов. Дело было вечером, я читал книгу дома, как вдруг услышал мощный низкочастотный гул, как будто лава ворочала огромные валуны, затем вода стала расплескиваться из ведра, и стали падать на пол всякие предметы со шкафа и со стола. Я даже не осознал, что это землетрясение, однако меня переполняло какое-то радостное возбуждение. Я схватил своё ружье, выбежал из дома и стал палить в воздух. Оглянувшись, увидел, что ребята из экспедиции, которые были в это время дома, делают то же самое. Все это продолжалось несколько минут, затем гул стих, мы успокоились и разошлись по домам, не придав происшедшему большого значения.

Однако в последующие несколько дней экспедиция была завалена телеграммами от наших родных и близких. Газеты сообщили о землетрясении, которое обошлось без жертв, но тем не менее всполошило наших близких.

Впоследствии, размышляя о происшедшем, я решил, что, наверно, мощные низкочастотные волны могут управлять поведением людей и возможно прочих живых существ. В нашем случае эти волны вызвали радостное возбуждение. Возможно, существует и такая волна, которая заставила бы нас стрелять друг в друга. К счастью, наше таджикское землетрясение оказалось добрей.

Много лет после этого я парил на воздушном шаре в Техасе, и наш водитель предупредил, что он включит газовую горелку, которая повергнет в страх собак на земле. И действительно, горелка генерировала высокочастотный сигнал, и тут же мы услышали вой собак.

Я был свидетелем града размером близким к куриному яйцу. Попав под такой град в поле без укрытия можно было бы расстаться с жизнью. К счастью, я находился у себя на базе, когда это началось. Стоял такой грохот, что похоже было, что мы попали под артиллерийский обстрел. Слышно было, как ломается крыша. Все окна с наветренной стороны здания были разбиты вдребезги. Интерпретатор Шура, которая проработала в поле больше 20 лет, и, казалось, ничего не боялась, залезла в шкаф. Обошлось без жертв, но материальный ущерб экспедиции был весьма серьёзный. Когда все кончилось, я стал рассматривать градины покрывшие землю. Было два типа градин: градины, типа кристаллов, которые росли из ядра в середине, другой тип состоял из многочисленных градин обычного размера, слепленных в одно яйцо.

Для обогрева дома, особенно в зимнее время, надо было топить печку. Первый год дрова нам попались ужасно сырые, которые только чадили и дымили. Однако довольно быстро я нашёл способ растопки. После чистки печки я высыпал золу на газеты. Перед очередной растопкой эта зола смешивалась с керосином и поджигалась. Самые сырые дрова подпитывались этим керосином и разгорались с одной спички.

Мы с соседом построили нечто вроде летней кабинки, на которую водрузили бочку с распылителем от душа. Наливать бочку, правда, приходилось ведрами из арыка, поднимая их по лестнице. Зато в течение дня вода согревалась от солнца, и вечером после работы можно было принять душ. Время от времени мы ездили в ближайшие колхозы с хорошими турецкими банями, где источником тепла является нагретый пол.

По утрам я начал обливаться ледяной водой из арыка, однако в первую осень это оканчивалось простудами, так что пришлось ждать весны. Когда достаточно потеплело, я повторил свои эксперименты с обливанием уже с большим успехом и не прекращал их вплоть до отъезда из Таджикистана. Обливание и гантели было всем, что можно было себе позволить из спортивных развлечений. Еще, правда, был в экспедиции стол для настольного тенниса. Вечерами и в редкие выходные мы там резались часами, играя на вылет. Как я уже писал, состав экспедиции был очень молодой, так что всякие праздники, дни рождения и встречи без повода организовывались легко и спонтанно. Достаточно просто было быть на базе, а не в поле.