Выстрелы слились в сплошной треск, словно там, совсем рядом с корпусом, шёл жестокий бой, словно целая японская дивизия оказалась здесь, неведомыми силами перенесённая из Маньчжурии.

— Ирина Ивановна! Что ж такое? — не выдержал Севка Воротников.

Та не успела ответить. Грянуло вновь, и за окнами заплясали алые сполохи, где-то совсем рядом начинался пожар.

— Что это? — беспомощно повторил Севка.

Голова госпожи Шульц поникла.

— Мятеж, мальчики… — как-то совсем по-домашнему выдохнула она. — Это мятеж. Попытка. Революция…

— Мы умеем стрелять, — Федя сжал кулаки. — Мы можем —

— Оставаться здесь! — прикрикнула Ирина Ивановна. — Это самое большее, что можно сделать. Это…

Двери ротного зала распахнулись, ввалилась нестройная толпа кадет седьмой роты, безо всяких церемоний загоняемая парой дядек-фельдфебелей.

— Петька! — Федор вскочил, завидев друга.

Да, каким-то образом тут оказалось множество успевших вернуться из увольнительных. Глаза у всех очумелые, все взъерошены, растрепаны, у Льва Бобровского почти оторван рукав шинели.

— Вот, Ирина Иванна! — безо всяких церемоний крикнул один из дядек. — Прорвались мальчишки, значит!

— Откуда прорвались? Что там происходит, Фаддей Лукич?

— Леворюция, барышня! Чистой воды леворюция! — откликнулся старый солдат. И, махнув рукой, затопал вниз по лестнице.

— Революция… — побледнев, повторила Ирина Ивановна. И, словно разозлившись сама на себя, встряхнулась, пристукнула кулачком по спинке кресла.

— Новоприбывшие господа кадеты! Становись! Равняйсь! Смирно!

Хоть и в шоке, но господа кадеты приказ выполнили.

— Таак! Кадет Ниткин! Выйти из строя!

Петя повиновался, и у него даже получилось это несколько лучше, чем у мешка с картошкой.

— Кадет Ниткин. Доложите мне — и всем остальным — обо всём, чем стали свидетелем.

Петя судорожно кивнул. И принялся рассказывать.

…Оказывается, часть поездов до Гатчино отменили, и немало кадет, проводивших увольнительную в столице, возвращались в одно и то же время.

…Ещё с утра воскресенья в столице сделалось неспокойно. В неурочное время и безо всякого порядка раздавались заводские гудки. Петиному опекуну, генерал-лейтенанту Сергею Владимировичу Ковалевскому протелефонировали, что одновременно началась забастовка на многих заводах столицы, за исключением нескольких главнейших, где не так давно были повышены расценки. Генерал сообщил семейству, что Пете надо немедля вернуться в корпус, довез на автомоторе до вокзала и посадил на поезд. По пути, особенно в рабочих кварталах вдоль Обводного канала, внимательный Петя замечал немалое брожение — на улицу высыпало множество народа. Иные валили фонарные столбы и выворачивали камни из брусчатки.

Однако на самом вокзале всё оставалось более или менее спокойно, полиция наблюдала за порядком. Часть поездов отменили; Петя заметил других кадет-александровцев — а потом его окликнул Лев Бобровский. Чуть позже они заметили Костю Нифонтова. В общем, только из седьмой роты в поезде набралось их два десятка. Остальные, уехавшие в столицу, очевидно, собирались возвращаться позже.

Поезд шёл медленно. Проводник сообщил, что, дескать, «депутации к государю следуют, состав за составом, оттого и задержки!».

И тем не менее на перрон гатчинского вокзала они выбрались, ещё ни о чём не подозревая.

…Привокзальная же площадь оказалась забита народом. Люди втягивались в устья Ксенинской и Георгиевской улиц, разворачивали транспаранты и трехцветные флаги — бело-сине-красные гражданские, а не соболино-золото-серебристые имперские. Полиции видно не было, но, казалось, всё пройдёт мирно. Петя услыхал, что, дескать, «народ царю петицию несёт». Кадеты — и седьмой роты, и других, случившиеся в том же поезде — сбились вместе, и старший среди них, кадет-вице-фельдфебель первой роты, приказал построиться, двинувшись к корпусу походным порядком, но не напрямик, а сперва по Ольгинской улице вдоль железнодорожного пути, и потом через Приорат пробраться на Конюшенную, откуда уже и в корпус.

Так и поступили; какое-то время казалось, что всё пройдёт благополучно, поскольку толпы народа следовали в ином направлении, ко дворцу; кадеты же от него удалялись.

Им удалось пробраться в Приорат, перемахнув для этого ограду; тут Петя потупился, сообразив, что, наверное, для кадета лазать через забор в императорский парк не слишком-то хорошо, но Ирина Ивановна только рукой махнула.

— Парки для людей, а не люди для парков. Уверена, государь вас простит, да, собственно, он и за проступок это не сочтёт при таких-то обстоятельствах!..