Меня тянут на теплые колени, и я прислоняюсь спиной к его груди, наслаждаясь ощущением его объятий. Мягкие губы прижимаются к моему виску, прежде чем он произносит:

— Ты была моей маленькой цыпочкой.

— Но ты ушел, даже не попрощавшись со мной.

— Моя мама умерла от передозировки.

От его признания все стихает, даже волны, кажется, сбиваются с ритма, затаив дыхание в ожидании и страхе. Или, может быть, это чувствую только я.

— Ты был у матери?

Дэвис проводил много времени в нашем доме, когда мы были детьми, потому что его растил отец-одиночка. Его отец был полицейским, который много работал, и у него было не так много времени, чтобы растить ребенка. Его мать бросила их, когда он был совсем маленьким, и я даже не знала, что Дэвис общался с ней тогда, так как он никогда не говорил о ней.

— Она жила в Нэшвилле и использовала моего отца в качестве контакта на экстренный случай. В больнице оставили сообщение на автоответчике, но папа его проигнорировал. Когда я надавил, он сказал забыть о ней. Он сказал, что она наркоманка, которая никогда не изменится и не стоит нашего времени.

— Прости, — шепчу я.

— Я отправился домой до того, как ты проснулась, собираясь вернуться к обеду, но услышал сообщение и поговорил с папой. Он был зол, что я позвонил в больницу, но еще больше его злил сам факт, что я хотел пойти к ней. — Он сжимает меня крепче. — Врачи не думали, что она выживет. Не важно, что она нас бросила. Я подумал, что это мой последний шанс увидеть ее, поэтому запрыгнул в машину и поехал. К моему приезду ей стало немного лучше, но все равно это было ужасно. Она выглядела так, будто проходила химиотерапию, она была такой худой, но ее лицо засияло от счастья, когда я вошел в комнату. Поклялся ей, что останусь и помогу ей поправиться, если она попытается, и она согласилась. — Он проводит ладонью по лицу. — Я понятия не имел, во что ввязываюсь.

— Ты не мог мне позвонить?

— Я хотел, но знал, что жизнь, которую мы планировали иметь, не суждено прожить. Мне предстояли месяцы, если не годы заботы о ней, и я был прав, Хен. Годы уборки блевотины и затаскивания ее в душ, чтобы она протрезвела. Она пила и принимала любые таблетки, до которых могла добраться. Это была моя жизнь, и я не хотел, чтобы она стала и частью твоей, потому что знал, что ты будешь рядом со мной, если обо всем узнаешь. Я ходил в школу, учился и заботился о ней, но ей становилось все хуже и хуже. Реабилитация не помогла, даже когда взял дополнительный кредит, чтобы отправить ее на повторное лечение. Она умерла сразу после того, как я окончил колледж.

У меня голова идет кругом от новой информации.

— Мне жаль твою маму.

— Прости, что не сказал тебе, почему ушел тогда. Столько раз хотел позвонить, но знал, как ты обидишься и разозлишься, а я был трусом. Каждая секунда моего дня была наполнена кошмаром и напряжением, и не мог с этим справиться. У тебя были все основания ненавидеть меня, но я не мог тогда услышать это от тебя.

Повернувшись к нему на коленях, я нежно целую его в губы.

— Я никогда тебя не ненавидела. Не смогла бы, даже если захотела.

Между нами повисает молчание. Я прислоняюсь к его теплой груди, слушая музыку океана. Мы дарим друг другу несколько коротких, мягких поцелуев, прежде чем он шепчет:

— Нас разделяют всего каких-то три сотни миль, Хен. Завтра не обязательно расставаться.

Мою грудь сдавливает от тоски, но мне лучше знать. Я не наивный ребенок, строящий планы, которые не могут осуществиться. Мы были детьми, которые любили друг друга, но те дни давно прошли. У нас есть своя жизнь, и даже если бы кто-то из нас захотел вырваться с корнем и переехать, то, в конце концов, это бы плохо закончилось. Лучше оставить прошлое в прошлом.

— Давай просто насладимся временем, которое у нас осталось.

Я чувствую его разочарование в том, как поднимается и опускается его грудь, но он соглашается.

Взявшись за руки, мы возвращаемся к костру, где становится понятно, что Роман был не единственным, кто принес алкоголь.

— Нет! — кричит Каша. — Я ее не сниму! Отвали, или я надену ее на свадебную церемонию!

Ой-ой. Андерсон стоит напротив нее, глядя на ее грудь. Дэвис усмехается, когда ее футболка с изображением ламы появляется в поле зрения. Она, должно быть, держала куртку застегнутой до прихода Андерсона и его приятелей. Все, кроме Андерсона, думают, что это смешно, хотя я сомневаюсь, что хоть половина из них понимает соль шутки.

Через каждые минуту или две, кто-то орет: «Яма!» и все снова взрываются диким смехом.

Дэвис обнимает меня за талию и направляется к дому.

— Давай пропустим сегодняшнюю драму.

— Звучит неплохо.

***

— Присоединишься ко мне в душе? — предлагает Дэвис.

— Нет, иди первый. Я буду ждать в твоей комнате.

— Тебе лучше раздеться к тому времени, как я закончу.

Он исчезает в ванной, а я быстро вытаскиваю свою вторую покупку из секс-шопа — двенадцатидюймовый фаллоимитатор и трусики, предназначенные для удержания страпона. Я едва сдерживаю смех, когда раздеваюсь и надеваю розовые трусики, просунув головку огромного члена через отверстие спереди. Я не могу удержаться, чтобы не встать перед зеркалом и не посмотреть, как это смотрится, особенно если подпрыгивать на одном месте.

Должно быть, это весело, иметь такую штуковину все время. Хихикая про себя, я кручу бедрами, заставляя фаллоимитатор вращаться. Я так развеселилась, что не заметила, как перестал работать душ, пока не услышала, как Дэвис воскликнул:

— Эм… ты что вертолет изображаешь?

Я никогда раньше не видела, чтобы кто-то закрывал лицо руками, но именно это он и делает, пока его плечи сотрясаются от смеха.

— Что тут смешного? У меня огромный член! — Подбежав к нему, я трясу им. — Бойся моего оружия, разрывающего задницы!