– Зайдем к нам?
– пригласил Саркис.

– Поздновато.

– Идем. Я живу с родителями. Старики у меня чудесные. Ты в нарды играешь?

– Немного. Предпочитаю шахматы и в них все виды защит... Кроме сицилианской.

– Не откажи. Прошу тебя. Поболтаем. А потом я тебя на машине подвезу.

– У тебя машина?

– "Москвич".

– Давно?

– Почти год.

– Ну если так...

– Непременно подвезу.

– Я ведь живу на краю света.

– На краю света?.. Ох и любишь же ты преувеличивать. Хоть бы сказал на окраине Еревана...

– Будь по-твоему, - согласился я.

Саркис жил на пятом этаже, и мы медленно поднимались по лестнице.

– Я человек скучный,- говорю ему, когда он нажал кнопку звонка.

– Выходит, мы похожи,- обрадовался он.- Все девушки в один голос твердят, что я ужасно скучный.

– Следовательно, приятно поскучаем в обществе друг друга,- заключил я.

– И то неплохо...

Когда звякнула дверная цепочка и Саркис пригласил меня пройти, я вдруг осознал, что в течение всего нашего разговора только и думал о том, что у меня ведь, по сути дела, нет друзей. Ни единого друга.

У Асмик тоже не было друзей. И вообще мы жили оторванные от мира, от людей. Жили, как Робинзоны, лишь иногда делаясь друг для друга Пятницами.

О необыкновенных приключениях Робинзона я читал очень давно, еще тогда, когда жил на улице Нариманова.

Книга была очень истрепанная, и я так и не переплел ее. Несмотря на то что это была моя самая любимая книга.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Небо незаметно посерело. Вдали только на мгновенье осветились, клочья облаков и тут же растаяли. Потом из-за угла розового здания вырвался ветер и, как пьяный, протащился по усыпанным щебнем аллеям.

Внезапно зажглись фонари, обступавшие небольшую площадь. И мгла словно стала еще гуще.

– Седа.

– Что?

– Ты когда-нибудь любила?

Я крепче обнял ее за плечи. Этот вопрос мучил меня давно.

– Конечно, любила, - сказала Седа.- Никак готов ревновать?

Я не ответил.

– Я и сейчас люблю, - продолжала Седа.- Люблю так, как любила почти двадцать лет тому назад. Но дело в том, что я уже на четвертом десятке. А он остался тем же юношей - жизнерадостным, остроумным, обидчивым, как ребенок. И ему по-прежнему двадцать один год. Он не повзрослел, не состарился и никогда уже не состарится. Он стал воспоминанием, и я люблю это воспоминание.

– Прости, Седа.

– Ничего, Левой, - сказала Седа.- Тебе кажется, что у тебя уже большой жизненный опыт. Но это только кажется. Верно ведь говорю?

Я кивнул.

– Пройдут годы, и ты с удивлением вспомнишь, каким неопытным и наивным был в двадцать семь лет. Поверь мне. Не обижайся. И никогда не ревнуй к нему. Он был совсем другим. Мне очень хотелось узнать, каким же он был, но спросить я не решился.

– Мы вместе учились в школе, - продолжала Седа.
– Тебе это может показаться старомодным, потому что во всех детских книжках пишут об этом, но так оно и было. И он всегда дергал меня за косички. Не веришь?

– Верю.

– Дергал заведомо не больно, но я поднимала дикий крик, чтобы напугать его. А он упрашивал не говорить учительнице, не то вызовет родителей. И я, конечно, не жаловалась. Смешно, правда?

– А он тебя любил?

– Любил.

– И...

– Потом мы оба поступили на химфак. Тогда завод синтетического каучука только построили. Мы мечтали до окончании работать на этом заводе. В сентябре сорок второго он ушел на фронт. Вначале часто писал. Я эти письма сохранила. Ты меня слушаешь?

– Слушаю.

– Письма с фронта... Потом они приходили реже, а вскоре я и вовсе перестала их получать.

– Он погиб?
– я был взволнован. Для меня война так и не вышла за пределы улицы Нариманова.

– Не знаю. Извещения не было. Просто перестали приходить письма. Я перечитывала старые. И ждала. Считали, что он пропал без вести. Я верила. И сейчас верю.

– Веришь?

– Пойми, война кончилась. Многие вернулись. А его все нет. Как это .страшно. Его до сих пор нет. Для меня он есть. И в то же время его нет. И я жду. Жду терпеливо.

– Ты все еще ждешь его, Седа?

– Не знаю. Может быть, и не жду. Не знаю. Честное слово, не знаю.

– Ты любишь меня?

– Обними меня покрепче, Левой.

– А этим ты не изменяешь, ему?..

– Мертвому изменить невозможно,- ровным голосом ответила Седа.

– Ты сейчас одна?

– Конечно, одна.

– И со мной?

Я поцеловал ее.

– Не только я одна,-тихо сказала Седа.-Таких тысячи. Десятки тысяч.Она замолчала. Потом почти шепотом попросила:- Пойдем?..