– Ах, шестнадцати уже не будет!..

Снова пауза.

Потом мужчина говорит с иронией и отчаянием:

– Да, чтобы умереть, я еще очень молод, а чтобы жить - достаточно стар. Ты понимаешь, что значит, когда в кармане нет ни цента? Это голодная смерть, страх перед людьми, бродяжничество, ночлег на соломе, отсутствие крыши над головой!.. Ты понимаешь?.. И никакого выхода. Только жалкое прозябание в людском море.

Женщина: - Конечно, понимаю...

– И всюду тебя гонят!.. Ты понимаешь, что значит, когда тебе шестьдесят?..

– Твой кофе... Остыл? Хочешь,, еще налью?

Несколько секунд на экране свет. Затем новые кадры.

И опять мужской голос: - Жижи?..

– Зачем ты бросил меня одну?
– недовольно говорит маленькая девочка.

– Тебе следует уйти отсюда, - наставляет мужчина. Мама будет тревожиться. И сестра тоже.

– Нет. Меня никто не любит. Я хочу остаться у тебя. С тобой...

– Но это невозможно, Жижи, - уговаривает мужчина.
– Мне надо удалиться. И взять тебя с собой я не могу. Будь, умницей, Жижи. Завтра я снова приду... И мы поиграем в мяч... Хорошо?.. Ну, иди...

– Я не пойду!.. Не пойду,- сквозь слезы говорит Жижи.

Мужчина быстро уходит.

Уходит, а вслед ему: - Принц!.. Принц!..-не переставая кричит маленькая девочка.-Лринц!..

– Повторить!
– сердито требует режиссер дубляжа.
– Не получилось...

По местному времени 2 часа 15 минут.

– Эфир!...- требует хирург в клеенчатом переднике, надетом поверх белого халата.

Медицинская, сестра с осторожностью раскладывает на стеклянной поверхности столика хирургические инструменты - ножницы, скальпели и прочее.

Другая сестра подносит маску к лицу человека, лежащего на операционном столе, из желтоватой капельницы начинает по капле сочиться эфир.

Под потолком люстра, в которой много... очень много рожков. И каждый льет свет. Теплый, белый, бестеневой свет.

В зале властвует тишина.

– Один... два... три... четыре... пять...- считает лежащий на операционном столе. Постепенно голос его слабеет, делается сонливым и переходит в бормотание... Потом больной и вовсе, умолкает.

Натянув резиновые перчатки, врач подходит к столу.

Напротив встает ассистент. У больного вдруг судорога.

Два санитара держат ему ноги и руки.

Чуть погодя больной успокаивается. Хирург делает скальпелем первый надрез. Затем над операционным столом начинают мелькать всякого рода зажимы, сверкая никелем под лучами света. Руки в резиновых перчатках действуют уверенно.

Медсестра марлевым тампоном непрестанно стирает с лица хирурга пот, стекающий со лба на брови, на виски, на шею.

– Пульс?..- голос бесподойный.

– Падает,- слышится в ответ.

– Дыхание?..

– Урежается.

И опять: - Пульс?..

– Падает...

– Кислород!..

И спустя мгновение или целую вечность: - Искусственное сердце!..

Операционная наполняется предвестием беды. В стороне усиленно и почти бесшумно работает электрический мотор.

Чуть дальше аппарат искусственного кровообращения, стеклянные сосуды, металлические щипцы...

Медсестра сменила тампон и снова стирает пот с лица хирурга.

– Эфир!..

...Двое вывозят каталку из операционной.

Хирург с .трудом снимает, резиновые перчатки и забрызганный кровью передник, в котором он сейчас несколько похож на мясника.

В коридоре трое окружают его. Старик, пожилая женщина и еще женщина. Очень молодая.

Хирург устало улыбается этим троим.

А время...

По местному времени 5 часов 46 минут.

Магнитофон скрипит: "Твист... твисг..." Старый, скрипучий, глохнущий в стенах комнаты магнитофон.

Стоящие в парадном слышат этот скрип как бы очень издалека.

Один из парней под ритм без устали шаркает ногами вперед-назад. А девчонки безудержно хохочут.

Они вправе хохотать безудержно, потому что им семнадцать-восемнадцать лет.

– Ты довольна тем, как прошел вечер?
– спрашивает одна из них подругу, у которой они собирались по случаю ее дня рождения.

– Ага. А ты?

– Очень!
– отвечает девочка и резко отталкивает паренька,, попытавшегося было взять ее под руку.

Девочка вправе быть резкой, потому что ей восемнадцать или семнадцать... А может, даже и шестнадцать?.. Кто знает...