День уже был на .исходе. Смеркалось. В саду объявились тени. Они кружили вокруг нас. Выжидали, когда мы наконец освободим скамейку.

Две тени приблизились к нам вплотную, и юноша простуженным голосом попросил: - Нельзя ли одну из скамеек?..

Я пересел к Вагану. Парень взялся за один край, девушка за другой, c намерением церенести скамью. Но девушке явно недоставало сил, и парень занервничал.

– Давайте помогу, - предложил я, вставая. И взялся за скамью рядом с девушкой.

Она с, облегчением опустила руку. Мы перенесли скамейку в конец аллеи, я еще протащил ее поглубже, туда, куда не доходил свет электрических фонарей в зыбком ореоле радужных венчиков.

– Э-э, да ты понимаешь их!
– улыбнулся Ваган, когда я снова сел рядом с ним.- Я тоже был такой до женитьбы. Придешь иной раз в парк, и везде старики стучат костяшками, в нарды играют. Нет чтобы пойти за внучатами присмотреть, сидят, все скамьи,занимают.

Между деревьями носится ветер. С сумрачного, затянутого тучами неба лениво падают крупные хлопья снега.

– Я люблю, Ваган,- сказал я.- Другую люблю...

– Говорил ведь!..- оторопел Ваган.- Выходит, Асмик узнала и...

– Асмик ничего не знает, Ваган,- сказал я.- Может, потому так и получилось, что она ушла...

– Как получилось?

– И сам не понимаю ничего.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

В лабораторию аошла не Седа, а настоящая Снегурочка, и от ее голоса зазвенели стеклянные пробирки.

– Никакого настроения работать! Пойдем погуляем!
– сказала она.- Какой снег валит... Последний, наверное, в этом году.

– Хоть бы днем предупредила,- растерянно протянул я.- А то что же получается?

– Звонила тебе, но ты уже вышел. Вставай же. Такой вечер! Ну, что насупился? Тебе это очень не идет. У-у, каким стал, просто страшно.

Седа ласково провела по моему лицу озябшими ладонями.

– Идем, Левой, прогуляемся. Ну же!..

– Бросить работу!..- укоризненно глянул я на Седу, надевая пальто.

– Ну и что? Отдых столь же необходим...

– Отдых и верно дела важное!

И, погасив свет, мы вышли из лаборатории. На улице я взял Седу под руку.

– Есть у меня некая формула... Не говорил тебе?..

– Не помню. Наверно, не говорил.

– Точнее, это формула Эйнштейна: Х=А+В-)-С. Что значит, успех в жизни слагается из работы, отдыха и из умения держать язык за зубами.

– Интересная формула,- заметила Седа.- Работа, отдых... Вот только, значение "С" мне не нравится.

– Почему?
– встревожился я.

– Мне думается, такое значение "С" в итоге трансформируется в принцип пресмыкания.

– То есть как это?

– Ну, а что, по-твоему, означает держать язык за зубами? Кто держит язык за зубами? Во-первых, карьеристы. Чтобы их, не дай бог, не заподозрили в неблагодарности. Во-вторых, равнодушные, которым все едино, лишь бы их не касалось. И наконец, молчать во всех случаях - значит попросту пресмыкаться.

– Не слишком ли ты строга?

– Нет, Левой, не слишком...

– Но послушай... Я не карьерист, не равнодушный человек и, кажется, не подхалим, а?..

– Так что же, ты приспособился к этой формуле?

– Просто я считаю, надо делать дело, а не трепаться. Все надо доказывать делом, а не пустопорожней трескотней. Отсюда и моя приверженность формуле Х=А-|-В+С.

Мы шли мимо магазина, и лицо Седы побледнело в свете неоновых ламп. Побледнели даже ее покрытые розовой помадой губы.

Вскоре сумерки снова поглотили нас, и хлопья снега, падающие из затянутого тучами грустного неба, стали почти черными.

– Молчать ле значит пресмыкаться...

Седа не ответила.

– Я предпочитаю не вмешиваться в чужие дела, - продолжал я.- Хочу работать и жить только для себя. У меня есть дядя, я рассказывал тебе о нем. Он придерживается такого правила.- Я сказал и подумал, а продолжает ли химик Акоп Терзян придерживаться его. И сомнение мое мне не понравилось.

– Ты хочешь жить и работать только для себя?
– переспросила Седа.Значит, ты эгоист.

– Я?..
– проговорил и задумался: действительно ли хочу этого.

Седа ждала ответа.

– Я... Может, сейчас...- я замялся, потом добавил: - Сейчас у меня, может, и не получится. Я понимаю тебя. Но... А вообще не считай, что изменяю себе, просто коекто настаивает, чтобы я думал несколько иначе, и я... Но знай, только самую малость...

– Вон оно как?
– прижимаясь ко мне покрепче, заулыбалась Седа.