В ответ не последовало ни слова, только звук льющейся жидкости и снова голос лесничего:

— Постой, ну ты совсем что ли изверг, грохни хоть его сперва. Жень! — испуганно выкрикнул Афанасьич. — Ну давай я, коли не хочешь. Ну негоже так, не по-людски ведь! Слышишь, Жень! Эххх…

И в тот же миг между стволами заполыхал огонь. У Юли все похолодело внутри — приди она чуточку позже и непоправимое случилось бы на самом деле. Сколько же злобы и ненависти должно быть в человеке, чтобы вот так взять и сжечь другого заживо? Уму непостижимо.

Судя по всему, парочка отошла от полыхавшего строения, и теперь они разговаривали в десятке метров от затаившихся.

— Женя, ну ты гад, ну честно слово, я ж теперича спать не смогу целую неделю. Ну чего не дал мне его прикончить? Бессердечный ты, ей-богу, хоть самая малость совести у тебя имеется?

— Отвали, дядя Андрей, нет у меня ни совести, ни жалости, особенно к таким вот, которые из себя строят, и другим жить не дают, — сердито отозвался спутник по имени Женька, на удивление он обладал весьма приятным бархатным голосом. — Я тебя с собой не звал, сам бы справился.

— Да черт с тобой, как знаешь, тебе с этим потом жить, — голос Афанасьича дрожал. — Только не боишься, что ты вот так вот, и с тобой потом кто-нибудь этакое сотворит, а?

— Не боюсь, — усмехнувшись, уверенно произнес Женя. — Я бы их всех на тот свет отправил, кому они нужны-то. — Он звонко сплюнул. — Голодранцы хреновы.

Юля почувствовала, как напрягся Алексей, услышав последнюю тираду. Имея хоть чуточку силы, он вскочил бы — за мальчишек он всегда и всюду был горой, но в таком состоянии одолеть двух противников вряд ли бы удалось. Да и ни к чему сейчас этим негодяям знать, что постройка перед их приходом пустовала.

Афанасьич и Женька долго молча курили, изредка между стволов мелькали два красных огонька. Наконец заговорил лесничий, и, судя по ухмылкам, он уже сумел взять себя в руки.

— Ты соберись, Женя. Ну неужто ты хуже этих лопухов, ведь способностей у тебя поболее будет. Нам нужен этот переход, понимаешь. Эх, жалко этот дурак утопил тогда столько добра, хорошо хоть я припрятал еще. Ну ничего, он тогда поплатился за все, никто ведь ничего не заподозрил. — Афанасьич звонко прихлопнул кулаком по ладони. — Ох, жалко перекидыш этот до смерти задрать не может, ох жалко. Поперегрыз бы этим отродьям глотки, чтоб свой нос не совали куда не надо.

— Ты же спать не сможешь, дядя Андрей, — с сарказмом ответил Женя.

— Страшный ты тип, — снова проговорил лесничий. — Этого живьем сжег, над звериной издеваешься почем зря, отца родного грохнул. Ох и кровушки на тебе будет.

— Что ты мелешь, дядя Андрей, какого отца, — недовольным тоном отозвался Женя. — Я его в глаза не видел за всю жизнь, мать сказала, что любовницу себе нашел и сбежал, значит — гад. Так что ты мне его в отцы не сватай, чужой он мне человек, сволочь, раз мамку обидел, и угрызений совести я испытывать не собираюсь.

— Ладно, разберешься ты с этим кирпичом али нет, но покамест станем действовать по моему плану. Выгоним поскорее отсюда всю эту мелюзгу паршивую, ниче, жили до этого на улице и дальше проживут. Станем под защитой генераторов свои дела вертеть. Хорошо-то как, ведь ни одна милиция отродясь не найдет. Михалыч говорил, ежели им мощности прибавить, так сюда вообще никто никогда не пробьется, даже с воздуха как куполом накроет. Лишь бы солнце половчее светило, ветер дул да ручей подземный быстро бёг, больше-то ничего и не надо.

— А с девкой этой что? — неожиданно спросил Женька.

— А чего с ней? Так, училка городская, трусоватая и жалкая какая-то. Авдотья вон пошептала маленько, она и брякнулась без сознания, — снова заржал Афанасьич. — Еще пару разочков напугать ее, так она и сама сбежит. Или ежели приглянулась, то пускай остается, а, как тебе?

Теперь Алексей сжал Юлину руку, а она задержала дыхание, боясь пошевелиться.

— Да что ты ерунду гонишь, на кой она мне сдалась, со школы училок ненавижу, — Женька снова со злостью сплюнул.

— Этот вот ее туда заселил, — продолжил Афанасьич, — я так бумаги и не нашел, прямо чую, тайник у него где-то был, где-то в доме. И малец наверняка знает, где он, только вот сбежал опять. Ну я его найду, вытрясу из него хилую душонку, гаденыш, молчит как партизан. Да еще этому долговязому заявил, что на листе почерк не тот, щенок. Слушай, надо тебе его потрясти, у тебя вон как ловко получается.

— Не хочу с ним связываться, — в голосе Женьки промелькнуло недовольство. — Видал, что было, когда я на него зверя натравил? Сам с ним разбирайся.