— Юленька, только я тебя прошу, ни в коем случае не выходи в темное время на улицу, — с тревогой в голосе произнесла вдруг Алена, взяв девушку за руку, словно для убедительности. — Я не шучу, у нас тут в последнее время довольно… опасно.

— Волки? — спросила Юля самым наивным тоном, чувствуя, что дело-то как раз не в них, ну или не только в них.

— Да, — с виноватой улыбкой поддержала подругу Мария. — Их тут… несколько. А один такой громадный и черный, ну просто оборотень. — И женщина нервно рассмеялась.

— Лес здесь не совсем обычный, — загадочно объяснила Алена. — Ну может ты слышала всякие истории, когда… ммм… люди странным образом пропадают, когда есть такие места…, которые лучше обходить стороной, которые вроде как… ммм…, — женщина пожала плечами.

— Ну невозможно там находиться, неприятно, — быстро подхватила Светлана.

— Прямо мистика какая-то, покачала головой Юля с самым серьезным видом. — А почему же вы поселились в такой опасной близости от подобного места?

На последний вопрос вразумительного ответа она так и не получила, и сейчас шла к Григорию с твердым намерением расспросить наконец про камень, ведь это он подсунул фото мегалита среди прочих. В кабинете вместо хлорки и лекарств пахло яблоками с корицей, а на столе красовался аккуратно расставленный чайный сервиз. Григорий хозяйничал наверху, насвистывая под нос веселенькую мелодию, он громко шуршал пакетами и бумагой, видимо разворачивал принесенные гостинцы.

В этот момент во дворе стукнула калитка, и на пороге возник Алексей с окровавленным ребенком на руках. Сначала Юле показалось, что это Илюша, но тот был темноволосый, а у этого из-под сдвинутой набекрень кепки выглядывал светлый вихор. Правая рука его была замотана грязной тряпкой, футболка на груди порвана, а на щеке, сквозь пятна запекшейся крови, проступали четыре царапины. И мальчик все время тихонько стонал.

Григорий мгновенно спустился, перепрыгивая через ступеньку, и на ходу швырнул горячий чайник на стол. Он принялся быстро освобождать заваленную коробками кушетку, на которую Алексей бережно уложил ребенка. Под окровавленными лохмотьями разорванной футболки, оказались точно такие же царапины, как на щеке, только более глубокие, они продолжали кровоточить. Увидев их, Юля непроизвольно вскрикнула.

— Надо шить, — отрывисто бросил Григорий. — Выходите.

— А может лучше в город с такими ранами? — тихо спросила Юля.

Но мужчины так на нее посмотрели, что она решила больше не лезть с вопросами.

Она вышла на улицу. Солнце по прежнему ярко светило, жужжали насекомые, за соседским забором истошно кудахтала курица. Где-то за домами шумели ребята и слышался плеск воды, скорее всего, резвились у озера. Но теперь во всей этой окружающей безмятежности ощущалась неясная тревога, казалось, будто воздух звенит от напряжения. И источник этого звона там, в лесу, поэтому хотелось выбежать за калитку и рвануть через луг, пока никто не видит. Юля уже ухватилась за щеколду, но тут из леса донесся протяжный душераздирающий вой. И девушка была готова поклясться, что это не волк, даже несмотря на то, что вой серого лесного жителя слышала только на аудионосителе.

В дверях тут же появился Алексей, он бросил тревожный взгляд в сторону леса, провел ладонью по волосам, и девушка заметила, что руки у мужчины дрожат. Он бросил на нее быстрый взгляд и тихо произнес:

— Не выходите за калитку. Вряд ли он днем подойдет ближе, но черт его знает…

— Это ведь не волк… — покачала головой Юля.

Алексей задумчиво посмотрел на нее, но ничего не ответил. Сам он спокойно вышел со двора и торопливо зашагал к дому напротив. Минут через двадцать он появился уже не один, а ведя под руку сгорбленную старушку, которую до этого дня Юля не встречала, хотя окна в доме напротив зажигались каждый вечер.

Выглядела старушка неважно, бледная, с растерянным блуждающим взглядом, с выбившимися прядями волос из-под черного платка, завязанного узлом под подбородком. Одета она была в темно-коричневую растянутую кофту с разноцветными пуговицами и длинную мешковатую юбку в пол с громадным карманом на боку, который оттягивал какой-то тяжелый предмет. Она шаркала надетыми на босу ногу калошами и смотрела исключительно под ноги, тяжело опираясь на деревянную сучковатую палку, отполированную до блеска сухими морщинистыми руками.

— Не переживай, Авдотья Михайловна, главное, что живой, — успокаивающе приговаривал Алексей. — На мальчишках все заживает как на духу.

— Пристрелить бы этого, Леша, — хрипловатым плаксивым голосом произнесла старуха. — Столько бед от него.

— Да он живуч, как черт, — сердито отозвался Алексей.

— Ведь снова… — начала старуха, но подняла глаза и, увидев Юлю, замолчала.

В этом мимолетном взгляде отразилась откровенная неприязнь. Удивительно, до чего негостеприимно здесь встречают, Григорий мог предупредить об этом заранее, и кто знает, может быть, Юля отказалась от поездки и уже подыскивала бы новую работу.

Наконец открылась дверь медпункта, и на крыльцо вышел Григорий, вытирая руки бумажным полотенцем.

— Заходите, Авдотья Михайловна, он уже в себя пришел. Жар небольшой есть, но это ничего, отлежится и будет козликом скакать.

Авдотья с трудом перешагнула через порог и на какое-то время замерла посреди комнаты, поддерживаемая с двух сторон мужчинами. Она пристально вглядывалась в лицо мальчика, но неожиданно будто сбросила оцепенение и громко запричитала:

— Максимушка, мальчик мой. Хорошо-то как, живой и невредимый, вот бабке радость. Где ж ты был-то столько, соколик мой.