Она спасла меня, задав другой вопрос.

— А что насчёт твоей матери, Итан?

— Ну, я едва помню ее. Все мои воспоминания главным образом основаны на фотографиях. Мне кажется, что я могу вспомнить что-то о ней, но скорее всего я просто представляю себе те события, запечатленные на снимках, и рассказы, которыми со мной поделились папа и Ханна.

— Ты сказал, что сделал татуировку крыльев ангела на спине в память о своей маме.

Нет, я не хочу обсуждать это сейчас.

Я собирался перевести дыхание, но мне удалось сдержаться. Я прекрасно понимал, что в тот же миг оттолкну ее от себя. Брианна уже спрашивала меня о татуировке, и я знаю, что она хотела, чтобы я поделился с ней этой информацией сейчас, но я просто чувствовал, что еще не готов. Не здесь, в общественном транспорте при учете трагических обстоятельств. Это было не самое подходящее время, не самое подходящее место, чтобы раскрывать такие эмоции.

Именно тогда принесли лосось, который меня и спас.

Брианна продолжала пить свой сок и избегать еды, которая была не так плоха, если учитывать стоимость перелета.

— Вот.

Я предложил ей кусочек рыбы, подцепленный на вилку, решив, что если она не собиралась притрагиваться к еде, то я сам ее накормлю.

Она долго разглядывала предложенный кусочек, после чего открыла рот и приняла его. Она нарочно жевала медленно.

— Лосось — это здорово, но я хочу знать, почему крылья ангела напоминают тебе о твоей матери.

Так вот в какую игру мы будем играть, да? Эмоциональный шантаж в обмен на еду… Я предложил ей еще один кусочек рыбы.

Она продолжала поджимать губы.

— Почему именно эта татуировка, Итан?

Я сделал глубокий вдох.

— Крылья ангела, потому что я думаю о ней как об ангеле. Набить себе на спину крылья было весьма уместно.

— Это прекрасная идея.

Она улыбнулась.

Я предложил ей еще один кусочек лосося, который на этот раз она приняла без возражений.

— Какое имя было у твоей матери?

— Лорел.

— Очень красивое. Лорел. Лорел Блэкстоун... — повторила она.

— Согласен, — сказал я ей.

— Если оливка – это девочка, думаю, у нас есть для нее идеальное имя, да?

Я почувствовал, как дернулся мой кадык, когда я с трудом сглотнул. И это было не из-за съеденного лосося. Ее предложение значило для меня… нечто глубокое и очень личное.

— Ты бы назвала её так?

— Мне правда нравится имя Лорел, и если ты не против, то... да, конечно, — ответила она, её глаза стали чуть ярче, чем мгновение назад.

Я был ошеломлен, до предела покорен ее великодушием и готовностью преподнести мне такой щедрый подарок, особенно во время такого ужасного обрушившегося на нее горя.

— Я бы очень хотел назвать нашу девочку Лорел в память о моей маме, — честно признался я, после чего протянул ей маленький кусочек хлеба, оторванный от багета.

Она взяла кусок хлеба и медленно начала его жевать, не отрывая от меня своих глаз.

— Хорошо, значит решено, — сказала она тихо, задумчивым и довольно отрешенным голосом.

Я представил, о чем она могла задуматься, поэтому сам озвучил ее мысль.

— А если оливка – это мальчик?

— Да, да, да. — Она начала плакать. — Я хочу… назвать его Том-м-мас, — выдавила она, после чего дала волю слезам прямо над Атлантическим океаном, в салоне первого класса, на борту самолета 284 британских авиалиний, ночного рейса из Сан-Франциско в Лондонский Хитроу.

Я притянул ее к себе и поцеловал в макушку. Я обнимал Брианну, позволив ей сделать то, что она давно должна была сделать. Она тихо плакала, и никто даже не обратил на нас никакого внимания, но все-таки мне было больно наблюдать за тем, как она проходила через следующий шаг в этом весьма нормальном процессе.

Стюардесса — обладательница легкого ирландского акцента и бейджа с именем Дороти — была явно догадливой девушкой, она бросилась к нам предложить свою помощь. Я попросил ее забрать ужин и принести нам дополнительное одеяло. Дороти, похоже, поняла, что Брианна горевала, поэтому быстро убрала еду, потушила свет и накрыла нас еще одним одеялом. Она взяла дополнительную заботу о нас на оставшуюся часть полета, и я напомнил себе отблагодарить ее за столь искреннюю доброту, когда мы через несколько часов приземлимся в аэропорту.

Оставшуюся часть этого полета я прижимал мою девочку к себе, пока она не исчерпала запасы слез и не погрузилась в сон. Я тоже заснул, но не крепко. Мой разум не находил себе покоя. У меня было полно забот, и я мог только надеяться и молиться, что мой блеф, разыгранный с Оукли на панихиде, сработает. Я был готов выполнить все, что обещал, если кто-то навредит Брианне, понимая, что с этой минуты она будет под усиленной охраной.

Я не знал, кто был ответственен за убийства Монтроза и Филдинга. Я не знал, был ли Том Беннет частью этого беспредела и был ли он убит. Я не знал, кто послал идиотское текстовое сообщение на старый мобильник Брианны или кто звонил с угрозой о взрыве той ночью, когда мы были на мероприятии, посвященном Маллертону. Я не знал многого дерьма, в ответах на которое действительно нуждался.