Я кричала. Я продолжала кричать, если это можно назвать криком.

— Сцепление. — Это всё, что он произносил в то время, пока я делала слабые попытки включить первую передачу в этой дурацкой машине.

— Да я пытаюсь! — Моя глотка просто горела, я вспотела от раздражения, пока Такер сидел на пассажирском сиденье и угорал над моей неудачей.

— Тебе нужно успокоиться. Тебе говорили, что ты слишком остро на всё реагируешь?

Посмотрев на него с таким отвращением, на которое я только была способна, я прошипела:

— Заткнись.

Я закрыла глаза, сконцентрировалась на местоположении своих ног и глубоко вздохнула, прежде чем нажать на сцепление одной ногой и на педаль газа другой. Драндулет дернулся вперед, и я запаниковала, заглушив машину прямо посередине дороги.

— Уже лучше. — Его рука скользнула на мою, находящуюся на руле, и он несколько раз погладил мои пальцы.

— Плевать. Мне всё равно нужно больше ходить. Прокачать выносливость.

— Я думал, может тебе стоит начать бегать или типа того, чтобы научиться контролировать дыхание.

— А, ты хочешь, чтобы я умерла. Это имеет смысл. Либо я умру в этой машине, либо умру на обочине дороги. И всё это во имя искусства.

Прищурившись, он поперхнулся от смеха.

— В следующем семестре в театре Лоренсвилля будет открытый кастинг. У тебя есть шансы. И тебе стоит заглянуть, потому что ты хорошо разыгрываешь драму…

В этот раз я ударила его в живот. Он согнулся вдвое и схватил меня за руки, потянув вперед, пока я не оказалась в миллиметре от его лица. Смех застрял у меня в горле, и я смотрела на его опущенные глаза, глаза, смотревшие на мои губы. Я ждала, вспышка волнения прошла от нижней части моего живота к груди, усиливаясь до тех пор, пока я не перестала слышать ничего, кроме крови, пульсирующей в ушах.

Такер поднял свой взгляд, чтобы изучить выражение моего лица, затем, прежде чем он откинулся обратно на своё сиденье, черты его лица разгладились.

— Если ты не хочешь бегать, то мы могли бы потренировать твое дыхание по-другому.

— Например? — это прозвучало как клише.

Он снова наклонился, нежно кладя руку на мой живот, его растопыренные пальцы коснулись нижней части моего лифчика. Я снова вспотела, но списала это на температуру снаружи, несмотря на то, что она была всего около семидесяти градусов(*В США температура измеряется по шкале Фаренгейта, в переводе в шкалу Цельсия температура будет равняться 21,11 градусам по Цельсию — прим. переводчика).

— Если я надавлю здесь пока ты поёшь, то звук измениться. — Лёгким толчком он надавил на живот и свист воздуха сорвался с моих губ. — Таким способом ты можешь работать над управлением своим голосом. Пусть звук идет от нижней части живота. Через грудную клетку. Не через горло или нос. Звук станет глубже.

— Я думаю мы могли бы попробовать. — Я находилась в смятении, потому что мое тело уж слишком сильно реагировало на его прикосновения. Медленно, отводя взгляд на лобовое стекло, я положила свою руку поверх его руки и убрала её с себя и положив ему на колено.

— Во сколько возвращается твоя тётя?

Это был хороший вопрос, потому что в последнее время она часто отсутствовала, но даже когда она была дома, она просто валялась, проводя время за телевизором или компьютером. За последний месяц она стала ленивее и неряшливее. Грустно наблюдать за депрессией после развода.

— Я не знаю. В любой момент? Я не слежу за её расписанием. — Потому что у неё нет расписания.

Он сложил руки вместе и откинулся на сиденье, в то время как я изо всех сил старалась не смотреть на профиль его лица.

— Мы можем пойти ко мне домой, если хочешь. Моя сестра будет с моим отцом на выходных, их не будет дома какое-то время. Мы могли бы поработать над музыкой. — Это прозвучало как вопрос, но было больше утверждением.

Он знал, что я соглашусь.

И я согласилась.

— Хорошо. Только… мы можем поехать на твоей машине?

***

Дом Скотта находился менее чем в пяти милях от моего, но с тем же успехом мог бы в совершенно другом мире. Район был старее, очевидно не имел ассоциации домовладельцев, и дома выглядели так, будто остро нуждаются в ремонте. Ему принадлежал коричневый дом с пологой крышей и цокольным этажом, который, как я быстро поняла, был местом где он разместил свои инструменты. Помещение выглядело мило, он звукоизолировал его коробками из-под яиц, задняя стена была завешена плакатами музыкальных групп, и на гвоздях над его синтезатором висело несколько гитар.

Он сел напротив него, включая питание и тасовал нотные листы, скопившиеся там.

— Какой у тебя вокальный регистр?

— У меня его больше нет, помнишь?

— Мы можем это исправить. — Легкая мелодия сорвалась из-под его пальцев, и он развернулся на стуле, чтобы рассмотреть меня. — Я знаю, что это глубоко в тебе. Тебе тоже нужно поверить иначе ничего не получится.

— Я не хочу петь перед тобой. — Сама эта мысль вызывала у меня тошноту. Что если я была настолько ужасна, насколько думала? Я пела только под радио у себя в комнате, но голос был хриплый и низкий, и честно говоря, когда я брала слишком высокие ноты, становилось немного больно.