— А могла бы, — его глаза метнулись ко мне, прежде чем он снова отвернулся. — И, честно говоря, тебе понадобилось пять лет, чтобы снова взглянуть на меня. Я не хочу все испортить.

— О боже, Такер, — я отодвинулась как можно дальше и скрестила руки на груди, защищаясь. — Не могу поверить, что ты так обо мне думаешь.

— Да ладно тебе. Не говори, что неправда. Ты столько лет притворялась кем-то еще со своими друзьями, а теперь ты — это ты. И настоящая ты мне нравишься. Я не хочу все испортить рассказами о… — он остановился и закрыл глаза. Я видела, как он раздумывает, сможет ли произнести эти слова. Его голос прозвучал тихо, почти неслышно. — Ты действительно хочешь знать? Если да, то я тебе расскажу.

Я кивнула, внезапно почувствовав сильную нервозность.

— Хорошо. Раз уж ты хочешь знать, у меня нарушение обучаемости. Это очень злило меня, когда я был младше. Меня отправили на музыкальную терапию, чтобы посмотреть, сможет ли это обуздать мои эмоции и облегчить обучение в школе.

— Я и понятия не имела.

— Мы не были друзьями.

Впервые напряжение между нами стало неприятным.

— В любом случае. Вот как я научился играть. Позже мы узнали, что у моей сестры паралич. Ей пришлось надеть эти кандалы на ноги, а потом она пошла на терапию. — он остановился и посмотрел на меня, побежденный. — Хочешь, чтобы я остановился?

— Нет.

Он кивнул и снова уставился на картину, как будто не мог найти силы смотреть мне в лицо.

— Это было слишком тяжело для моих родителей. Мой отец много работает, так что основная тяжесть легла на маму. Однажды она сказала, ей нужно заправить машину, и больше не вернулась, — он замолчал, а я оставалась совершенно неподвижной, не зная, как реагировать на такое серьезное признание.

— Итак… это история моей семьи. Ребенок, который не может нормально учиться, еще один, который не может ходить. Плюс отец, который должен заботиться о нас, но не может пережить уход женщины, на которой он все еще женат. Даже при условии, что она может быть мертва или у нее уже новая семья или что-то еще. Мне всегда казалось, что это моя вина. Если бы я был лучше, мама смогла бы справиться с болезнью Элизы. Она, возможно, осталась бы.

— Значит, ты работаешь и заботишься об Элизе, когда она нуждается в тебе, потому что считаешь, что обязан ей?

— Да. Очень обязан.

Правда вертелась у меня на языке, и я не могла удержаться от вопроса:

— Так вот почему ты остаешься здесь? Ты хочешь поступить в общественный колледж? — Его плечи напряглись, и он медленно повернулся, чтобы встретиться со мной взглядом.

— Я пока не могу уехать. Потому что здесь я на расстоянии телефонного звонка и могу быстро приехать. Меня приняли в парочку мест, но я отказался.

— Я думаю, ты потрясающий, — прошептала я, борясь со слезами, которые собирались в моих глазах. — Я бы никогда, никогда…

Прежде чем я успела закончить, его губы коснулись моих. Мы сидели колено к колену на той скамейке у пианино. Мне расхотелось плакать, когда наши губы соприкоснулись. Его теплые руки прижимались к моим бокам, неловко удерживая меня под нужным углом, пока я не отстранилась и не оседлала скамейку, чтобы быть ближе к нему. Его губы были полными и идеально подходили к моим, нежное давление заставляло все мое тело покалывать. Я раздвинула губы и скользнула руками по его шее, к волосам, приглашая поцеловать меня сильнее и дольше. Он так и сделал. Его руки были на моей спине, крепко прижимая меня к нему.

В первый раз, когда наши языки встретились, у меня перехватило дыхание, и я прижалась к нему с большей силой, чем намеревалась. Скамейка под нами закачалась, и мы отодвинулись, широко раскрыв глаза, гадая, не опрокинется ли она.

Поцелуй был так хорош, что чуть не сломал скамейку у пианино.

— Все в порядке, — быстро сказала я, и он потянулся, чтобы провести пальцем по моей нижней губе.

— Мне пора идти.

— Ты должен остаться, — прошептала я.

— А если твоя тетя вернется домой? — он указал на входную дверь.

Я снова наклонилась и прижалась губами к его губам, долго, медленно, пока его руки снова не нашли меня.

Я сделала шаг назад и вздохнула.

— Разве я выгляжу так, будто мне не все равно?

Мы стояли и целовались. Затем добрались до лестницы. Моя нога зацепилась за ковер. Из-за этого мы упали. Он не отпускал меня ни на мгновение, продолжая настойчиво целовать, даже когда я переместилась на лестницу, пытаясь найти удобное место. Наконец мы оторвались друг от друга. Я попыталась пройти в свою комнату, но в итоге споткнулась и почти утянула его за собой, поэтому он развернул меня и взял за руку, чтобы отвести. Я даже не нервничала. Он заставил мой мозг затуманиться, а руки вспотеть.

Он заставил меня хотеть его.

Мы целовались у моей двери, следуя через всю комнату, потом на моем столе, и когда я толкнула его, он беззвучно приземлился на мою кровать. Увидев его там, прошлая Мэллори остановилась бы как вкопанная. Моей маме было бы что сказать по этому поводу. Но ее здесь не было. Как и моего отца. Или Сэм. Или кого-то еще, если уж на то пошло. Был только Такер в его черной футболке и джинсах, которые были разодраны на левом бедре.

Я осторожно приблизилась, скользя по кровати на коленях. Мы не разговаривали, просто прижались друг к другу, грудь к груди, наши головы лежали на моих сиреневых подушках. Его прикосновение было нежным, он погладил меня по щеке, затем скользнул по руке. Я крепко обняла его за талию, ошеломленная тем, как сильно мне хотелось прикоснуться к его коже. Когда его пальцы нащупали край моей рубашки, я не стала его останавливать. Вместо этого я немного приподнялась и снова поцеловала его, подняв руки над головой, чтобы он мог снять с меня рубашку. Он снял с себя футболку, и мы прижались плотнее, кожа к коже, скользя кончиками пальцев. Я дотронулась до его позвоночника, и он покрылся мурашками. Его язык метнулся, чтобы снова попробовать мой.