— Мы не успели обсудить то, что ты нарисовала меня. Знаешь, в следующий раз ты могла бы нарисовать мой полный портрет. Я даже готов позировать за определенную плату, — он заставил её громко засмеяться. — Уверен, это была бы твоя самая знаменитая работа.

— Похоже, тщеславности тебе по-прежнему не отнимать.

***

Джеймс не умел не задерживаться дома у мистера Клаффина. Продолжительность их встреч не была обозначена, поскольку всё зависело от настроения и расположения духа мужчины. За одну встречу они могли исписать лишь пару страниц, а порой и несколько десятков. Джеймсу нравилась история, которой он был лишь немым свидетелем, не способным вмешаться, чтобы что-либо изменить. Впрочем и сам мистер Клаффин вряд ли теперь мог что-то изменить, в отличие от парня, жизнь которого ещё не имела бесповоротной точки.

Посвященный в давно прошедшие дни юности и молодости мистера Клаффина, Джеймс всё острее ощущал бессмысленность и глупость не только собственного существования, но и своей семьи. Чопорная правильность матери, холодная расчетливость отца и беспринципная податливость брата сводили его с ума своей пустотой. Люди, с которыми он был связан кровью и фамилией, были лишь безликими тенями всего глубоко человечного, что Джеймс замечал в мистере Клаффине, своих друзьях, Фрее и, в конце концов, самом себе.

Пустыми были они, пустым продолжительное время оставался рядом с ними и он. Его учили быть человеком приличным, когда достаточно было быть просто человечным, чего не хватало никому из рода Кромфордов. Всю жизнь Джеймс делал всё вопреки воли матери и отца, разрушая выдуманные правила и законы, что делали его частью общества, от которого парня выворачивало наизнанку. То, к чему он прибегнул вместо этого также не вызывало много уважения, особенно теперь, когда мнимые удовольствия перестали приносить радость.

Джеймс убеждал себя в том, что был в поиске смысла, что было не далеким от правды. Он был беспечным, безразличным, упрямым и совершенно безответственным. Проживал дни так, будто не было чего терять. Без страха умереть, утратить близкого человека, остаться в конечном счете одному — всё ему было нипочем. Джеймс был безразличен к жизни, покуда вряд ли хоть один день прожил по-настоящему.

Он не выдавал себя, но был пристыжен тем, как глуп был всё время. Отрицал всё естественно настоящее, симулируя счастье, которого не было ни в алкогольном опьянении, ни в сигаретном дыме, ни в наркотическом дурмане, ни в плотских утехах.

Начавшейся рассказ о войне вовсе взбудоражил парня, поскольку в его памяти то время существовало лишь на страницах газет и радиоволнах. Его семье удалось спрятаться, убежать, чтобы затем стиха наблюдать за всем происходящем, как будто это было не больше, чем театральное представление, на которое никого их них не пригласили. Джеймсу было всего четырнадцать, но он понимал больше, чем должен был. Перечитывал отцовские газеты, слушал радио через украденный приемник. Ему было ненавистно, что отец был немым сторонником происходящего. Он уезжал из дому лишь несколько раз, только чтобы справиться о финансовых делах, но не более. Вслух они ни разу не говорили о войне, будто её действительно не существовало, что было для него вовсе невыносимо.

После возвращения в школу Джеймс не хотел говорить о прошедшей войне, минуя эту тему всякий раз, как кто-то её задевал. Ему было стыдно за себя и свою семью, которую с тех пор он возненавидел ещё сильнее за привилегию быть в большей безопасности, чем это могли позволить себе остальные. Отец, мать, брат, да и он сам были трусами, о чем ему было болезненно даже вспоминать. Из-за этого стоило им начать писать о том ещё совсем недавнем времени, как Джеймс был тише обычного, да и к тому же, сосредоточен, как никогда прежде.

Он не хотел, чтобы мистер Клаффин спрашивал его о чем-либо, поэтому и сам более не задавал никаких вопросов. Молча писал, не отвлекаясь ни на вид за окном, ни на собственные мысли.

Они должны были встретиться в закусочной. Джеймс, как обычно, опаздывал, но делал это против своей воли и надеялся на понимание. Когда он пришел, то увидел за столиком скучающую Фрею, которая молча наблюдала за живым спором, завязавшемся между Алиссой и Спенсером. Заметив его, она приободрилась. Перестала подпирать голову сжатой ладонью и ярко улыбнулась, подставляя лицо для поцелуя.

— Надеюсь, теперь мы можем заказать что-нибудь кроме чая, — Фрея обреченно вздохнула, переводя взгляд с Алиссы на Спенсера, будто спрашивала у них разрешения. Джеймс подвинулся ближе к девушке, чтобы затем положить руку на спинку её стула, откинувшись на месте.

— Может быть, дождемся ещё и Дункана, — Спенсер бросил беглый взгляд на наручные часы. — На самом деле, я полагал, что он придет быстрее.

— Уверена, он успеет к тому времени, как всё приготовят, — беспечно ответила Алисса.