Кит был жив. Его наставник, грузный, темнокожий, действительно чем-то напоминающий кита, а если быть точнее, старого моржа с длинными седыми усами. Когда голова перестала кружиться при малейшем движении, Шен разглядел по обе стороны от себя ровные ряды парящих в невесомости коек, в точности повторяющих каждое движение, каждый изгиб тела. Над каждой был установлен защитный купол, ведь даже воздух в Городе был для новоприбывших гостей непривычным. Для естественных нужд теперь были специальные приспособления, и первое время Шена ужасно смущали все эти отсасывающие трубки, что добавило мотивации поскорее начать ходить.

Впрочем, из всех уцелевших соратников, ему приходилось тяжелее всего. Ему и еще нескольким детям, которым в буквальном смысле пришлось вырасти в невесомости. Привыкшие свободно парить в мыслях, теперь они заново учились ходить, держать тело прямо, хотя простертая над головой громада облаков так и норовила придавить их к земле.

О смерти родителей он узнал от Кита. Оклемавшись, старик первым делом потребовал перенести свою койку ближе к его. И держал его руку, пока Шен кусал губы, отворачиваясь, но все равно встречая вокруг сплошные сочувствующие взгляды.

– Больному нужен покой, – пробовал было возразить врач, однако Кит в отчет наградил его таким замысловатым ругательством, что стена госпиталя натурально треснула, и пришлось срочно вызывать рабочую бригаду. До эвакуации, правда, дела не дошло.

– Ты только посмотри, какие технологии, – восхищенно прищелкивал языком Ру, в былую пору считавшийся одним из лучших инженеров. В то время еще не создали самовосстанавливающиеся материалы, и вид затягивающейся трещины был более чем впечатляющим. – Дайте только на ноги встать, уж я-то вызнаю все до мелочей!

Способность путешествовать во сне, к счастью, никуда не делась. И часто, чтобы отвязаться от добродушного гудения соседа, Шен закрывал глаза, представляя себе длинный коридор, спускающийся вниз спиральными витками, залитый светом двор за разводами меняющихся каждые полчаса витражей. Пусть наяву тело не хотело слушаться, в грезах он мог свободно гулять, где вздумается.

Можно было пройтись до фонтана с поющими струями, и даже загадать желание у резного бортика. Если как следует постараться, усилия воли хватало, чтобы поднять тоненькую перламутровую монетку из расставленных по периметру вазонов. Можно было зайти в прохладную воду, чувствуя под ступнями ребристую чешую выложенного мозаикой дна. Сложнее было ходить по улицам: в своем состоянии Шен мог видеть бесчисленные коридоры переходов, что ежесекундно вспыхивали и пропадали у него прямо перед носом. Не хотелось столкнуться с кем-то из обитателей вот так, к тому же, юноша опасался, что среди горожан мог встретиться кто-то из видящих, и раскрыть его секрет.

Из того, что он успел заметить, жизнь Города была более чем размеренной. Утром все как один спешили на работу, пусть даже то было обычное кресло возле дверей дома, откуда можно было наблюдать за прохожими. Затем воздух замирал, и вот тогда-то то можно было без помех рассмотреть все здания, напоминавших то цветы, раскрывающие и смыкающие свои лепестки, то причудливой формы геометрические фигуры в самых необычных комбинация. При этом во всем чувствовалась строгая упорядоченность, отчего город не казался беспорядочным нагромождением идей. Все имело право на существование, у каждого было свое определенное место, чтобы не мешать другим. И этот принцип невмешательства и ненавязчивости царил не только в архитектуре. Так что, как ни соблазнительно выглядела мысль проникнуть в дома, в чужие сны и мысли, пришлось ограничиться простой экскурсией.

Больше всего Шена влекло к центру. Огромный валун, резко выделяющийся из остального ландшафта, темнел посреди городской площади. Камень, который, если верить легендам, установил здесь первый император, запретив когда-либо его перемещать. Даже в утреннюю прохладу гранит казался теплым, и чуть подрагивал. Если постоять рядом достаточно долго, можно было почувствовать силу, древнюю, волнами пронизывающую тело до покалывания в кончиках пальцев.

У камня была своя история. У него были корни. И порой Шену казалось, что он слышит шелест листвы глубоко под землей. Там, где простирались глухие своды Подземелья. А еще глубже начиналась Великая бездна…

Незнакомое лицо возникло в сознании, стоило юноше углубиться в воспоминания. Лицо, чьи черты пугали и завораживали одновременно, чей взгляд пронизывал насквозь. На мгновение Шен увидел перед собой замерзший ручей: темная вода упорно не хотела засыпать, бурлила под растрескавшейся корочкой льда. Наполовину вмерзшие в ледяной панцирь еловые веточки полоскались в потоке темными прожилками. Засмотревшись, он не заметил, как его самого затянуло в поток, закружило в серебряной круговерти. А затем выбросило на берег – и он подпрыгнул на постели, перепугав дежурившего подле него Кита.

– Ты чего, парень? Задремал? Я тут тебе рассказываю, рассказываю…

Шен не сразу ответил. Он лежал, часто-часто дыша, чувствуя, как по всему телу выступила испарина. С того дня, стоило ему приблизиться к Камню Судьбы, даже просто подумать о нем, его охватывал беспричинный страх. Похоже, кто-то не хотел, чтобы он вот так свободно разгуливал. Здесь, в новом Городе, были свои порядки. И места, куда лучше было не заходить.

***

Каждый раз ей приходилось ждать снаружи.

С самого первого дня, когда новый Проводник приступил к своим обязанностям, она не могла привыкнуть, что какие-то двери могут быть закрыты даже для нее. Впрочем, на что она жалуется, если собственный сын замкнулся и не хочет ее видеть.