– Ну да, у тебя же отец врач. Может, он тоже сейчас ими занимается?

Эви только пожала плечами. Отец был так занят, что даже на ее сообщения не ответил. Зато с работы вернулся отец Наны. Тот работал почти на самой окраине, где огромные территории были отданы под поля и теплицы. Свежие фрукты доставлялись горожанам круглый год, там же производили особую массу, из которой можно было в буквальном смысле выдумать что угодно, если обладаешь нужными навыками.

– Как без меня жили всю неделю? Рассказывайте, – он подхватил смеющуюся Нану и принялся подбрасывать ее высоко в воздух. Совсем, как отец играл с ней, когда мама еще была жива.

– Ну. я пойду, пожалуй.

– Может, останешься на ужин? – предположила мать Зои, похожая на дочь как две капли воды, с такими же темными косами, худенькая, особенно по сравнению с полноватым коренастым мужем.

–Нет, спасибо. Уже поздно, да и уроков много, – соврала Эви, стараясь не замечать красноречивого взгляда подруги.

Нет, она бы с удовольствием осталась. Но слишком уж много воспоминаний.

Эви не раз гуляла в одиночку. Отец пару раз ворчал, но это было давно. Теперь-то она совсем взрослая. Да и темнело в городе весьма относительно, если учесть, что солнце было искусственным, и было установлено основателями больше по привычке. Можно сказать, что небосвод сам светлел и темнел в положенное время, совсем как сейчас: та часть горизонта, которая находилась справа от главного входа в Замок, украшенного развевающимися флагами, сейчас начинала пестреть оранжевыми и желтыми полосами, а все остальное небо постепенно принимало оттенок спелой сливы.

Ночью город расцветал множеством огней. В темной воде городского канала отражалось звездное небо. Ему под стать окружающие здания подсвечивались изнутри переливающимся зеленым, голубым и пурпурным. Словно она шла по дну морского царства, а вокруг проплывали светящиеся облачка медуз – чья-то очередная задумка по дополнительной иллюминации города.

Девушка в задумчивости уселась на каменный бортик, у которого тут же предусмотрительно выросла ажурная металлическая спинка и подлокотник. Мысли снова вернулись к Зои. Повезло же ей. Настоящая семья, все решают вместе. Каждый день собираются за одним столом, смеются, обсуждают планы на завтра. А у них у всех одна работа на уме. Даже и не вспомнить, когда они собирались вместе за одним столом.

Через улицу переливался украшенный разноцветными лампочками вход в театр. Можно было бы зайти, отвлечься. Дома никто не заругает, на работе ее ждали только послезавтра. Но вместо этого ноги сами ее понесли в ту часть города, где в воздухе всегда чувствовался сладковатый аромат благовоний. Небольшая часовня возвышаясь белой раковиной среди других построек. Внутри стены переливались перламутром в свете свечей. Не было ни мебели, ни алтаря – ничего, что хотя бы отдаленно позволило сориентироваться по сторонам света. В воздухе едва слышно раздавалось пение служителей. Все располагало к тому, чтобы полностью отрешиться от привычного мира вещей. Это Эви и любила в храме больше всего: чувство необъятного, загадочного. Ощущение, что помимо тебя в этом мире существует нечто немыслимое, огромное. Как небо, только в разы больше и могущественнее. Абсолют, чьему Провидению подчинялось все живое.

У входа, как обычно, она возьмет щепотку белой пыли. В ее пальцах та превратится в нежно-фрезовый бутон – мама их очень любила. Стоит сделать шаг – и молочная пелена окутает тебя, надежно укрыв от взглядов других молящихся. Один на один со своими чувствами. Можно было заплакать навзрыд, можно провести в храме всю ночь – здесь время теряло смысл. Выйдя наружу, Эви бы увидела ту же самую ночную улицу, и даже представление в театре еще бы не успело начаться. Здесь отдыхали душой, пытаясь примириться с утратами. Ведь несмотря на всю кажущуюся идеальность их мира, нельзя было полностью обезопасить себя от переживаний.

Цветок она поднесет в иару – место успокоения, где в отливающей всеми цветами радуги глубине Эви всякий раз пыталась разглядеть лицо матери. Нельзя жить прошлым – так учили их наставники. Нужно принять полученный опыт и идти дальше. Вот только как избавиться от всех мучающих вопросов? Как так вышло, что вопреки всем службам безопасности в Городе произошло землетрясение? И что была именно очередь матери дежурить возле стены?

На выходе из храма Эви заметила сложенные у стены охапки черных хризантем. Скорее всего, дань уважения Города тем погибшим, чьи саркофаги вчера оказались повреждены. Судя по цветам, многие из горожан пришли выразить скорбь, но сейчас остались лишь двое. Мужчина и высокая женщина в светлом платье – Эви даже поежилась от ее пронзительного взгляда, но все же нашла в себе силы, чтобы подойти и положить сверху еще один цветок. Тоненький ландыш сверкнул и затерялся в траурной гирлянде. Краем глаза девушка заметила у женщины брошь, две перекрещенные сферы. Значит, кто-то из правящей верхушки. Атэ, служители народа, избранные.

– Что-то не так, атэ Ниэн?

– Так, ничего, – отозвалась Ниэн, против воли взглянув еще раз на расплывающееся в темноте кольцо перехода. – Просто показалось.

Выставить их едва живых на всеобщее обозрение – хороший политический ход. Теперь, вместо возможного негодования и враждебности бывшие ссыльные вызывали у горожан лишь чувство бесконечной жалости. Такой, что Шен до смерти перепугал медсестру, вздумавшую погладить его по щеке. Ему привиделась мать, и чтобы видение не исчезло, он крепко стиснул ее в объятиях.

– Молодец, парень. Быстро восстановился, скоро будешь бегать, – пришедший на помощь мужчина в кипельно-белой униформе одобряюще похлопал его по плечу. – Только на девочек так больше не бросайся, а то поймут неправильно.

Язык, сам язык изменился. Постановка слов, логика, произношение. Разум Шена с трудом улавливал смысл. Он повторял про себя услышанное снова и снова, и каждый раз находил новый подтекст. Другими были имена, с вибрирующе-долгими звуками посередине. Раньше были в моде короткие, звучные имена и прозвища. Внешность обитателей Города тоже стала иной – более мягкой, словно нанесенные краски обильно разбавили водой. Черты лица отверженных еще помнили те времена, когда спасенные расы не успели смешаться. Краем уха Шен слышал, как персонал удивленно переговаривался насчет пары спасенных, чья кожа имела оттенок черных бобов или была смуглой до красноты.