— Теперь я понимаю, почему моя мать была так счастлива перед смертью, — тихо пробормотала я, словно разговаривая с самой собой. — Она узнала в брате тебя, ведь вы были так похожи. Не учла прошедшие годы. Для неё, наверное, ты остался юным навсегда. Думаю, она решила, что ты пришёл освободить меня, свою дочь, и освободить её от мучительной жизни. Опять, глупышка, поверила в твою любовь, если не к ней, то ко мне. Поверила, будто умирая в том пламени, вы с ней отныне навсегда будете вместе. Наивная, она верила в то, во что хотела верить, и умерла счастливой. Ты любил её хотя бы немного?

— Она любила меня, очень любила, — Астамир произносил слова с болью, словно воспоминания жгли его калёным железом, но упрямо продолжал эту пытку над самим собой. — Ей казалось, что её любви хватит на нас двоих. И в какой-то момент я тоже поверил в это, правда, всего лишь на миг. А потом пришло отрезвление. Я предал твою мать, Верна, я предал всех, поддавшись той минутной слабости, и она прокляла меня, ушла, полыхнув чёрным огнём. Маги не останавливали её, ведь они уже знали, что нужная им сила теперь в нашем ребёнке. Им оставалось лишь подождать, чтобы получить своего дракона — ещё одну попытку спастись.

Мне нечего было ответить на эту исповедь. Прежняя Верна, наверное, простила бы отца, попыталась понять, обмануться, как делала это мать. Дракон сжёг бы, не тратя времени на пустые разговоры, тем самым оказав магу милость, избавив от вечных мучений. Я же, переменившаяся, но всё ещё сохраняющая душу от огня, честно пыталась понять, только простить не получалось. Впрочем, не думаю, что отцу нужно было моё прощение. Порой казалось, будто он отдавался своей боли с радостью, чувствуя в ней какую-то болезненную потребность. Подозреваю, эта боль помогала ему ощущать себя живым, позволяла не обратиться пустой, выпотрошенной оболочкой, избежать состояния живого мертвеца, подобного тому, в котором долгое время существовала мама. Нет, я не стану освобождать его от жизни и от боли, которую завещала ему та, которая, даже умирая, продолжала его любить. Она ведь тоже была драконом, способным полюбить лишь однажды.

Астамир вдруг резко поднялся и, взяв меня за руки, заставил тоже встать на ноги. Вглядываясь в мои глаза, он заговорил быстро, сбивчиво, с видом человека, решившегося нырнуть в прорубь вниз головой.

— Эсмина молила меня тогда о спасении. Она верила, что я смогу убедить её мать отказаться жертвовать собой ради далёкой ей и чуждой магии. Она надеялась: мы сбежим все вместе, сумев обмануть великих. Не понимала, что просила одного из тех, кто готов на всё ради мечты о возрождённом мире. Я ничего не сделал тогда. Если бы знал, как ошибался, как все мы ошибались! Но теперь я не останусь в стороне. Подозреваю, что не смогу защитить тебя. Страх перед смертью не даёт магам понять, услышать истину. Уверен, они предпочтут рискнуть, и убьют тебя, надеясь выиграть. Даже Арутин бессилен перед общим решением. Он один из немногих, кто понимает, что на самом деле мы, как ослеплённые страхом лошади, мчимся к пропасти. Но ты должна жить вопреки всему! Я хочу, чтобы ты ушла. Ты должна бежать, Верна! Лесовики проводят тебя своими тайными тропами, выведут из леса. Они многое могут со своей неведомой нам природной магией.

Астамир подтолкнул меня в сторону рощи, которая, видимо, служила последней преградой, отделяющей меня от свободы. Но тут раздался уже знакомый вой. Маг растеряно замер. Я почувствовала, как жуткий звук хватает меня в свои клешни, тянет туда, где маги собрались объявить мне свой приговор.

— Поздно, — выдохнула тихо. — Ты опоздал…отец.

Астамир вздрогнул, поражённый моим обращением, признанием родства с ним. Я и сама удивилась вырвавшемуся из меня слову. Наверное, это было прощание. Зов уже полностью овладел мною. Никто не был способен освободить меня от него. Дракон тоже его услышал и пробудился. Чёрное пламя взметнулось, готовое поглотить всё на своём пути. Ему оставалось лишь дождаться моей слабости, моего позволения выплеснуться наружу.

— Поздно, — простонал маг. — Мы не успели. Они собрали Круг старейших задолго до заката. Теперь остаётся только умереть. Умереть всем нам.

На этот раз великие маги устраивать чинное представление по поводу нашей встречи не стали. В общем-то, я была не в претензии, уже ведь как бы познакомились и стали почти родными. Всё было буднично, по-деловому. Маги стояли, как и прежде, вокруг алтаря, а у входа в святилище толпились любопытствующие непосвящённые. Я заметила в толпе знакомые лица. Малва плакала, то ли всё ещё горевала по Рэю, то ли уже по мне, стоящей на краю ещё не выкопанной Ранугом могилы. Мелькнула вдали огненная шевелюра Рыжего. Лестис стоял у самого прохода, опираясь на незнакомого мне коренастого мужчину. Он был бледен, но глядел решительно, будто собравшийся вступить в неравный бой, заранее зная, что у него нет шанса остаться в живых. Астамир облокотился на каменную стену в стороне от всех, поникший и опустошенный, уже проигравший, сдавшийся. Только Рояна смотрела открыто, дерзко, с надменно вскинутой головой. Вокруг неё образовалось небольшое пространство, словно маги боялись к ней приблизиться, или же просто выражали почтение. Дарлир более не прятался под капюшоном. Громко объявил своим скрипучим голосом:

— С первыми закатными лучами кровь дракона напоит Великий Благолет, и мы обретём силу, мир будет спасён. Так было решено большинством магов. И теперь никто не сможет изменить предначертанное!

— Мир будет спасён, — нестройно повторили некоторые маги, словно оправдывая решение о моей смерти.

— Вы так в этом уверены? — тихо, но чётко произнёс Лестис, хмуро вглядываясь в лица, окружающие его со всех сторон. — Вы готовы рисковать своими жизнями? Неужели не видите, что дракон, который притаился в этой девочке, готов сопротивляться. Я знаю эту силу, я чувствовал её. Она сокрушительна! Никто не сможет избежать гнева этой огненной стихии, когда Верна перестанет его контролировать, даст ему волю. Поймите же, наконец, её кровь не должна быть пролита. Иначе нас ничто не спасёт!

Я вместе с Лестисом вглядывалась в глаза магов, который заставил их посмотреть на меня не только как на средство к достижению цели, но и как на угрозу их жизней. Я заметила промелькнувшее на многих лицах колебание. Никто не хотел умирать, тем более так мгновенно и мучительно.

— Когда он вырвется на свободу бесконечным огненным потоком, я погибну первой, но вы все следом за мной последуете в небытие, — сказала хрипло, всё же надеясь достучаться до них, зацикленных лишь на одном — спасении себя.