Я не успеваю — в нос ударяют такие знакомые ароматы можжевельника и мускуса и я поворачиваюсь к мужчине, чувствуя, как меня обхватывают крепкие руки.

— Я скучал… — шепчет он в макушку, а я зарываюсь лицом в его волосы, игнорируя колючесть инквизиторской формы.

Мне хорошо. Настолько хорошо, что даже появляется мысль проигнорировать кучу возникших вопросов. Вот только у меня нет на это права. Равно как и на то, чтобы расслабиться в объятиях мужчины.

— Cъездил к семье? — поднимаю на него глаза, уже зная ответ.

— Нет, — качает головой он, — дела завертели. Только и успел, что посылку отправить. С шоколадом, — в его глазах на миг загораются смешинки, которые тут же гаснут.

Риндан выглядит уставшим. Ни привычной иронии, ни ехидства. Под глазами залегли темные круги и даже складка между бровей, кажется, стала глубже.

— Ты спал? — вырывается у меня.

Максвелл поджимает губы, нежно проводя пальцами по моей щеке.

— Урывками. Сейчас сложная ситуация…

В подробности происходящего меня не посвящают, но я и не претендую — если уж за дело взялся Джо, значит, обстоятельства действительно серьезные. Но сердце болезненно щемит и даже Максвелл это замечает — хмурится и, помешкав, все же сообщает:

— Мейделин, ещё пару таких взглядов — и я растаю у твоих ног в печальную лужицу.

Звучит смешно, но я все равно встревоженно качаю головой. И мне уже не нужны ни ответы на вопросы о реальной должности инквизитора, ни другие интересующие меня вещи. Зеленые глаза напротив будто потухли за эти дни. Но… разве ему нужна моя жалость?

— Как отдохнула? — будто чувствует мое настроение мужчина.

Я слабо улыбаюсь:

— Хорошо.

Мне немного неловко за свои три выходных в то время, как Риндан работал. Но показывать я этого не собираюсь — понимаю, что могу улучшить его настроение, просто поделившись.

И я делюсь. Обстоятельно, в подробностях рассказывая о прогулке с детьми, разговорах с Адель, посиделках на кухне и рисунке с толстым пони. Рисунок, кстати, вызывает взрыв смеха — едва ли не единственного за всю поездку. И когда я заканчиваю рассказ, то вижу, как в глазах мужчины загорается огонек. Слабый, но его хватает для того, чтобы согреть мир вокруг меня.

Мы тормозим у калитки моего дома, когда за окном уже сгущается ночь. Подавая мне руку, Максвелл будто невзначай оглядывается на соседний дом и меня словно прорывает:

— У меня соседи новые.

— Да это я уже понял, — кивает Риндан, открывая мне калитку. Заходить внутрь он, однако, не спешит — и на мой вопросительный взгляд качает головой.

— Прости, время работает против нас.

— Ты о чем?

— Слишком быстро все происходит, — объясняет он и опять оглядывается на дом. Поправляет шарф и мимолетом касается лба, — я надеялся все закончить до дня Отца, но обстоятельства сильнее.

Подчиняясь внезапному порыву, я кладу руку ему на грудь:

— Риндан, все будет хорошо.

— Ещё бы, — фыркает он, — иначе и быть не может. У тебя завтра дежурство?

— Завтра, — киваю, — но я приеду раньше, — и, отвечая на немой вопрос, добавляю, — мне нужно дела Морриса и Вермейера из сейфа в архив перенести.

Осознание того, что я сказала что-то не то, накатывает внезапно. Максвелл не меняется в лице — но земля будто дает трещину и разверзается, поселяя между нами пропасть.

— Морриса и Вермейера? — тихо уточняет инквизитор, а я сглатываю, понимая, что Риндана здесь больше нет и сквозь зеленые глаза на меня смотрит другой человек.

Тот самый, который глядел на наше окно зимней ночью в Нойремштире.

— Да. Я их не сдала. Архив был закрыт и… — и я замолкаю.

Объяснения ему не требуются, я вижу это отчетливо и ясно. Некоторое время Максвелл сверлит меня взглядом, будто решая, что делать, а затем поджимает губы и хмурится. Я опускаю взгляд и натыкаюсь им на его пальцы. Они четко, ровно отстукивают по ноге тот самый ритм, который я уже так хорошо выучила.

Тук-тук-тук…

Я очень хочу спросить, что это значит, то не могу выдавить из себя ни звука. И в этой странной, терпкой тишине я чувствую только биение наших сердец.

Наконец, Риндан подает голос:

— Идите домой, мисс Локуэл. Я все улажу.

Я возмущенно вскидываю голову — и не отвечаю ничего, натыкаясь на пустой, безжизненный взгляд. Максвелл будто постарел за эти мгновения, а еще — отдалился. И… мне почему-то не хочется его отпускать.

И он это понимает. Криво ухмыляется, дотрагивается до моей щеки — легко, почти неощутимо — и, повернувшись, запрыгивает в дилижанс.

Так меня и не поцеловав.

Захлопнув дверь, я прямо в обуви прохожу в кухню. На вопросительный взгляд Терры реагировать не хочется, а что-либо объяснять — и подавно.