Целитель объяснил всё женской истеричностью. Сам Дьорн Патрелл согласен с таким объяснением, по всей вероятности.

Да и любой, посвященный в эти дела человек согласно кивнет, напомнив леди Патрелл о священном долге перед мужем. И не только супружеском. Есть ещё и финансовые обстоятельства.

– Так что ты там придумала?
– полушепотом спросил лорд, приподнимая подбородок жены двумя пальцами - Раз в неделю, говоришь? Не выйдет, дорогая. Сейчас ты больна. И благодари Богов, наславших на тебя нездоровье. Я не обеспокою тебя. Пока! Но не думаю, что болезнь твоя продлится долго - ты молода и вынослива. Так вот. Когда поправишься, будешь спать со мной. И будешь делать это столько, сколько я захочу. И тогда, когда я захочу! Тебе понятно?

Терпение. Подготовка. Внимание! Спокойствие.

Беллиора попыталась потушить в себе гнев и улыбнуться.

– Ох!
– вздохнула она, прикрыв глаза - Геррн... Я прошу прощения! У меня опять... болит голова, геррн Патрелл. И я несу чушь. Конечно же, я такого... и в мыслях не было! Простите! Я теперь расстроена.

Дьорн убрал руку:

– Сейчас позову прислугу, Белла. Что - то ещё хочешь?

Леди Патрелл сглотнула ядовитую слюну и истово закивала головой:

– Пить! Я очень хочу пить. Травяной чай или отвар... И, если можно, пару пирожных. Но только если...

– Можно. Всё можно. 

У лорда отлегло от сердца и стало относительно спокойно на душе. В самом деле, Беллиора больна, расстроена. И дурит поэтому. Напугала сама себя, да ещё и характер. Молодеческая блажь и спесь! Ну ничего, когда болезнь пройдет, всё будет по другому. Он постарается ей доказать, что зря она так, очень зря. Не так уж он и плох, в самом - то деле... Не так ужасен, как девчонка сама себе накрутила.

Выйдя в коридор, прислонился лбом к прохладной каменной стене, пытаясь остыть. И тут же последними словами проклял себя за то, что вблизи жены сделать этого не получится. Придется, видать, опять разыскать шлюху - служанку... или кого еще.

Проклятая Бабочка! Впилась таки в тело. Присосалась. Подбирается к сердцу, прогрызая путь себе сквозь вены и мышцы. Тварь. Холодная. Лживая. Желанная! Даже после того, что близость уже случилась между ними, всё ещё - желанная!

...Пирожные оказались просто восхитительными! Нежный крем и ягоды таяли во рту, сок стекал в горло, а вкус дурманил разум и ласкал плоть.

Беллиора, наивно полагая, что не сможет проглотить ни кусочка, не заметила, как прикончила уже две порции и принялась за третью.

Молодое, жадное тело хотело жить, оно требовало пищи, не собираясь начинать смертный отсчет. В этот раз разум согласился с телом. Пища нужна была и ему тоже: откуда - то надо было черпать силы для борьбы!

С каждым ароматным куском, с каждой крошкой, оказавшейся во рту, с каждым горячим глотком чая к девушке возвращалась жизнь.

...В то же время, известная Дьорну симпатичная прислуга взобралась на стол и, подняв юбки, застонала. Погладив себя между ног, сглотнула от нетерпения. Лорд скрипнул засовом двери отцовского кабинета и развернулся к ней.

– Тебя хоть как зовут?
– вопрос был казенным.

Просто, чтоб знать.

Женщина потянула кофточку с плеч:

– Леата, геррн Патрелл. О, я так хочу вас! Я так ждала...

– Заткнись. Раздвинь ноги. Ясно всё. Мокрая, как шлюха.

И в то же самое время, как напряженный член бастарда проник в алчущее его, отвратительно мокрое дупло, юная леди Патрелл отерла липкие, сладкие пальцы влажным полотенцем.

– Прошу вас подать мне бумагу, конверт и чернила, - обратилась она к пожилой прислуге - Мне надо написать в Анкрейм. Нет, нет! Не стоит беспокойств, я уже чувствую себя много лучше!

...Плоть вбивалась в плоть под аккомпанемент развратных, тихих стонов, а на плотный лист ложились быстрые фразы:

"Дорогая Нанни! Пишу к тебе вот с какой просьбой..."

В комнате стремительно темнело. Всё таки, была уже осень. На полу появилось еще несколько мертвых бабочек. Насекомые, влетевшие сюда днем, не успели покинуть помещение, и приняли смерть здесь, рассыпая золотую пыль и распластав крылья.

"Она сама виновата, - подумал Дьорн, завязав брюки и мучаясь странным, чужим для него ощущением стыда, грязи и липкости - Должна понимать, что я не Святой Воздерженец! Сама..."

Когда за Леатой закрылась дверь, лорд посмотрел в зеркало, на свое отражение.

И впервые, за всё это время, ему стало противно. От всего происходящего. От самого себя!

И от странного, появившегося вдруг из ниоткуда тонкого, навязчивого аромата свежей земли и гниющих цветов. Аромат этот бастарду был отлично известен.

Так воняли лермийские гортензии на похоронах его матери, а позже - и отца. И вот сейчас отвратительный смрад давил виски и забивал ноздри.

Мерзкий, тяжелый, сладкий запах. Запах быстрых шагов всегда приходящей в срок Черной Девы. Смерти.