— Это — осквернители. Так называют себя те чужаки, что у них вместо наших дружинников. Воины веры, как говорил тот мерзавец, что командовал ими…

— Отче… по дороге сюда, я наткнулся на следы старинных ритуалов, что погубили волшебные деревья, там… — я махнул рукой в сторону Темнолесья. — Там были кости детей. Очень много…

Священник побледнел, его рука машинально потянулась к сердцу.

— Вам плохо? Что случилось, отче? — Священник тяжело дышал, его лицо покраснело, по лбу сбегали капельки пота.

— Сейчас… Сейчас все пройдет… Просто не ожидал… — Отец Абрахам несколько раз глубоко вздохнул. Было видно, как старику становиться легче. Я тем временем доставал из рюкзака свои записи и рисунки с изображением схем и иероглифов ритуала.

Звякнув на пол упала часть цепи с зажимом, что мы прихватили с собой как образец металла и клейма. Пока я раскладывал свои рисунки на лавочке, священник нагнулся и поднял ее. На него было больно смотреть. Лицо старика, в этот момент, казалось бы, проявило свой истинный возраст. Выражение тягостного страдания, муки и искренней скорби, сменялись одно за другим.

— Откуда это у тебя, мальчик? — он протянул мне обрывок цепи.

— Этим приковывали детей перед смертью. Я нашел много таких… Вы знаете, что это и кто мог… сотворить такое?

Священник дрожащими руками, приподнял полу рясы, закатал край штанины и показал мне то, что все это время скрывалось под одеждой. Точно такое же кольцо, замкнутое на заклепку. Наклонившись ближе и подозвав Бубу для лучшего освещения, я с удивлением заметил такое же клеймо, как и на моем обрывке.

Я смотрел в глаза отца Абрахама и ждал ответов. И он рассказал мне свою историю, с самого начала и до конца.

— Мне было совсем мало лет, примерно, как Проклу сейчас, когда на деревню, в которой я родился, напала свора ужасных чудовищ. Они пришли ночью, и начался кошмар. Моих родителей растерзали у меня на глазах… Твари не трогали детей, лишь сгоняли нас в центр деревни, к колодцу.

— Потом пришли бандиты. Они грабили и жгли, издевались над женщинами… Нас сковали вот этим, — священник указал на свою ногу и продолжил, — и увели в ночь. Они кормили и поили нас, стараясь сохранить жизнь каждого ребенка. Мы шли много дней, иногда нас поднимали ночью и гнали в темноту. Потом на цепь, что соединяла всех детей в человеческую многоножку, присоединялись новые пленники.

— Потом был лес. На опушке нас встретила странная женщина, которую носили на носилках, закрытых со всех сторон длинными занавесями. Ее охраняли вот такие же пришельцы, как те… На площади. Колдунья сумела своей темной ворожбой открыть путь в глубины заповедного леса… и тогда начался кошмар. — Закрыв на несколько минут глаза, старый священник замолчал, вновь переживая события давно минувших дней.

— Они приводили нас к странным деревьям, что словно бы источали из себя силу самой природы, и приковывали всех к ним. Колдуны из свиты госпожи, наносили странные рисунки, потом давали выпить каждому ребенку из общего котла. Что было дальше я не видел, караван уходил к следующему древу, оставляя за собой лишь засыпавших детей, да колдуна с горсткой охраны.

— Мне повезло мальчик. По дороге к очередному древу, на караван сектантов напал одинокий рыцарь. Он бился храбро, каждым ударом копья и меча отправляя в пасть их нечестивого бога, одного из злодеев. В свалке ударом меча, рыцарь случайно перерубил цепь, что держала меня за ногу. И я побежал… Я долго бежал, туда, куда глядели мои глаза и вело сердце… И мне снова повезло — на проезжей дороге меня встретила преподобная Феора. Она приняла меня в воспитанники и с тех пор я посвятил свою жизнь и душу служению Митре.

Мы долго сидели молча, я курил трубку, отче прикладывался к жестяной фляге…

— Почему ты не снял оковы с ноги, священник?

— Я пытался… Но они закрыты каким-то темным колдовством, что оказалось не по силам даже преподобной Феоре. Вот так и прожил свою жизнь с вечным напоминанием о том кошмаре…

— Я попробую помочь тебе. — опустившись на колени я призвал стигмы хаоса, озарившие мои ладонь багровым свечением. Буба принес ведерко с водой и тряпку. Как следует намочив ее, мы обмотали железный хомут, и я взялся обеими руками за то место, что замыкалось заклепкой.

— Будет горячо и больно старик. Ты готов? — отче схватился обеими руками за свой табурет, на мгновение зажмурился, вознося молитву своему богу и кивнул.

Буба с хлопком вернулся в печать, и я пробудил дремавшее в моем демоне пламя, усилием воли направил его через стигмы на железный обруч. От моих ладоней пошел нестерпимый жал, обруч нагревался и вместе с тем, я чувствовал, как из него исходит многолетний сгусток скверны, что оказался не по силам даже местной святой.

В момент, когда последние капли скверны, истаяли очищая воздух от отвратительного зловония, я с силой потянул края оков в разные стороны и с облечением услышал тугой металлический щелчок лопнувшей заклепки. С усилием разводя руки в стороны, я разомкнул металлический хомут и рывком сдернул его с ноги священника. Отбросив его в сторону, я выдохнул на оскверненную железку поток пламени хаоса, испаряя ее так, чтоб от этого куска металла, что тяжким грузом висел на ноге и душе священника не осталось даже пепла.