Сирел тихо усмехнулся, порадовавшись за брата, и направился к Тагал. Первая Жена Императора обернулась на звук его шагов. Сегодня её седые косы лежали вокруг головы, подобно самой дорогой короне. Она протянула Сирелу садовую лопатку и сказала, указывая на вскопанную землю:

— Не поможешь мне посадить цветы?

— С радостью, — ответил он, принимая инструмент.

Тагал объяснила, на какую глубину и как далеко друг от друга надо посадить саженцы. Сирел послушно выкапывал ямки, в которые женщина опускала маленькие зелёные побеги неизвестных ему растений.

— А что это будут за цветы? — спросил он, проведя ладонью по волосам, норовившим упасть на глаза.

— О, это будут красивые голубые колокольчики и тёмно-синие, мелкие, цветочки. А между ними прорастут белые кустики-звёздочки.

— Похоже на звёздное небо, — заметил Сирел, мысленно представив будущую клумбу, — и судя по тому, как вы высаживаете белые цветы, это созвездие Матери Мира?

— Да, оно самое. Любишь звезды? — Тагал искоса поглядела на него улыбаясь.

— По ним удобно ориентироваться, — пожал он плечами.

Тагал спокойно выпрямила спину, внимательно разглядывая пасынка. Горбинка на носу, как у отца и братьев, намечающаяся морщинка меж бровей, серые, с синей каймой глаза. Непослушные, чуть вьющиеся иссиня-чёрные волосы. Довольно редкий оттенок, даже для темноволосых сыновей империи Марха.

Тагал часто сравнивала мужчин с оружием: своего сына Артеса она находила похожим на боевой молот — крупный, мощный, но медлительный. Неон походил на узкий кинжал, которым в тёмных переходах перерезают горло. Сирел же был мечом. Хорошим, надёжным мечом. Без вычурной гарды, или сапфиров в рукояти, но сбалансированным, удобным для битвы. И это её пугало больше, чем молоты и кинжалы. Ей не нравилось то, как он вглядывается в горизонт на западе или хмурится, когда думает, что его никто не видит. До того, как его мать изгнали, он был совсем иным. Но вот он вырос: меч, без излишеств, для которого традиции — глупые суеверия, а созвездия — всего лишь ориентиры во тьме. Кто знает, как глубока его ненависть к собственной семье?

Тагал слышала шепотки советников, она знала о том, что из казны утекают средства в неизвестном направлении, а недавний пожар в Великой Библиотеке встревожил её. В стране патриотов, управляемых членами единой семьи, кто, как не сын белой розы, мог быть предателем?

Сирелу тяжело было смотреть в глаза первой жене императора. Он вернулся с полгода назад, думая, что изменился, повзрослел, но… Один только вид Тагал возвращал ему болезненные воспоминания. Вот она чуть склонила голову набок — и он вспомнил, что после этого движения начинались нравоучения, сводившиеся к одному — он плохой, потому что бутон. Руки она стиснула на коленях — она всегда так делала, когда собиралась сказать что-то неприятное. Третий чувствовал, как внутри него растёт раздражение, как портится настроение, как он проваливается в какие-то детские обиды.

Мать Сирела не любили при дворе. Она это знала, да и ни на что не претендовала, вынося насмешки и злословие с неизменным спокойствием. Через пять лет после знакомства с Бельфегором она родила Сирела, и положение её ухудшилось, хотя, казалось бы, куда уж хуже. Ни Тагал, ни Лия не хотели своим сыновьям Воеводу из бутонов.

А потом разразился скандал — Сирел сжал садовую лопатку со злостью — и его мать выслали из дворца. Суть конфликта никто Третьему не объяснил, он тогда ещё даже первой декады жизни не перешагнул. И ни одна из мачех заниматься ребёнком не захотела. Так он и остался на попечении у Тейна — такого же бутона, и Юны, что поссорилась с матерью из-за него. Бельфегор сделал вид, что у него нет сына, и отправил Сирела в Гонгор. Время в академии Третий вспоминал даже с радостью — всё веселее, чем дома.

— Я хотел бы извиниться, — начал Сирел, нарочито спокойно, прервав свои невесёлые размышления. Он старался не отрывать взгляд от земли, в которой продолжал рыть ямки. — Я повёл себя недостойно и глупо. Артес уже объяснил мне, что неприятие верований и традиций не повод пренебрегать чувствами окружающих.

— Так и сказал? — удивилась Тагал улыбнувшись.

— Да.

— Ну, значит, хоть кто-то меня слушает! — рассмеялась женщина. — Но я не собиралась тебя отчитывать. Правда необходима, но не всегда уместна.

— Я помню, — кивнул Сирел, с серьёзным лицом. Эту странную фразу она повторяла часто.

— Не сомневаюсь. Как там было на юге? Тебя долго не было, мы скучали.

— Угу, — тихо фыркнул Сирел, — на юге, как и на любой службе. Не хочу утомлять вас подробностями скучной солдатской рутины.

— Не пора ли тебе остепениться, Сирел? Перестать метаться по стране? Заняться достойными наследника делами?

— Какими, например? — Третьему не удалось скрыть злость. Он невольно, обернулся к Салахиль, что, заметив его взгляд, состроила расстроенное выражение на лице и убежала. Сирел тяжело вздохнул.

— Ты жесток с ней! — Нахмурилась Тагал. Ингри Южная, мать Салахиль, что сидела неподалёку, недовольно скрестила руки на груди. — Не уважаешь ни её, ни Леона!

Третий поднялся, отбросив бесполезную лопатку:

— Уважаю!

— Не похоже! Или ты на столько зол на нас всех? — Тагал картинно запнулась. — О мать мира! Да, мы поступили ужасно, и по отношению к тебе, и к твоей матери, и той девушке, что ты привёл во дворец в семнадцать лет, — Сирел сжал кулаки и стиснул зубы, ярясь ещё больше. — Мне стыдно за то, как мы себя вели. Я всей душой хочу, чтоб ты простил нас. Ведь невозможно хранить покой тех, кого ненавидишь!