— Так вот, ты пойми, Платон, — не унимался Игорь. — Я здесь не вывез. Один боец нихрена не значит, каким бы умным и крутым он ни был. Знания твои тоже нихрена не значат, потому что одно за другое цепляется. Что ты, паровую машину будешь строить без инструментов, форм и литья нормального? А если и построишь, то нахрена она им? Телегу с зерном гонять? Даже если ты не прогрессорством тут занимаешься, а просто словом чудеса творишь, то всё равно тебя могут ночью прирезать, предать или подставить. Нужно, чтоб за спиной люди были, ты пойми.

Игорь наконец прервал свою длинную тираду и закашлялся. Платон привалился к столбу и прикрыл глаза, пытаясь успокоить вращение вселенной.

— Так погоди, я не понял, ты чего хочешь от меня в итоге? — с большим трудом Платон сформулировал вопрос.

Игорь махнул рукой.

— Да ничего. — Он опёрся на противоположный столби смотрел одним глазом на Платона, а вторым косил куда-то в сторону. — Просто жаль будет, если ты пропадёшь тут. Охота, чтоб ты не повторял моих ошибок.

— Я вообще редко ошибаюсь, — твёрдо, насколько мог, ответил Платон.

Игорь шумно расхохотался, опираясь на столб, чтобы не упасть.

— Все ошибаются, мужик. Я вот верю, что ты много где бывал и всякое видел, но я побольше твоего знаю, а тут могу тебе сказать одно — нет тут ни ориентиров, ни опор, одна хрень. Так что ты на своём стой и не отступайся, а остальное за тебя само зацепится.

Где-то после этого момента воспоминания Платона перестали быть хоть сколько-то цельными. В них было вино, какие-то мечи, конь, ещё конь, ещё вино, почему-то драка на хлебах, песни, что-то очень холодное, какой-то очень неловкий момент и, кажется, рвота. А потом наступила тьма.

Платон с трудом разлепил глаза. В голове стоял тяжелый чугунный звон, тело было словно набито щебенкой, а в желудке, судя по ощущениям, плескалась чистая желчь. К тому же кто-то тряс его за плечо, а это вызывало ощущение, что начался Рагнарёк.

С большим трудом удалось сфокусироваться на человеке. Ага, короткие соломенные волосы, голубые глаза, крупная челюсть, торчащие уши. В мозгу скрипели и с трудом проворачивались проспиртованные шестеренки, так что узнавание пришло с опозданием.

— Гор, твою мать, хватит меня трясти! — прохрипел Платон.

— Извини, — потупился Гор, — просто тут все спят. а я вчера не успел зайти. Мне же надо выяснить, как мне ехать и можно ли с вами.

Платон сел — пришлось ненадолго прикрыть глаза, чтобы вращение вселенной не вытолкало его вчерашний ужин на пол. Сделал несколько вдохов, оглядел таверну. Всё вокруг напоминало побоище — люди спали на лавках, какой-то здоровый мужик, храпел среди обломков стола, всюду валялись чаши. В воздухе стоял тяжелый смрад потных пьяных тел. Платона снова замутило.

— Пойдём лучше на улице поговорим, — сказал он, с трудом поднимаясь с лавки.

Гор подхватил его под руку и Платон не стал сопротивляться — слишком опасался не удержать равновесие.

На улице воздух оказался удивительно холодным, с привкусом соли, так что Платон мгновенно покрылся гусиной кожей и задрожал. Черт, стоило оставаться внутри. Вот бы найти крепкого горячего чаю.

— Южняк, — покачал головой Гор, — плохой знак. Значит, близятся холода. Успеть бы до сбора урожая.

— Видел Амалзию или Игоря?

— Не, никого не видел знакомого. Ну, кроме тебя.

Платон привалился к стене. Небо было серым, солнце едва пробивалось сквозь густые и тяжелые облака, от чего двор казался удивительно мрачным и грязным.

— Кажется, затемно выехать не удалось, — усмехнулся Платон. — Ничего, сейчас я продышусь и пойдем будить остальных.

— Чего ж вы так напились-то, — снова покачал головой борец, — не дело это так пить.

— Все устали. Тяжелые были последние недели. Нужно было расслабиться.

Откровенно говоря, Платону сейчас вообще не казалось, что он расслабился, особенно с учетом, как фрагментированно всплывали в голове куски воспоминаний.

На улице тоже спало несколько человек, видок у них был так себе. Лаз спал возле хлева на куче сена, изо рта у него стекала тонкая струйка слюны, рядом лошадь спокойно продолжала жевать то же самое сено.

— Што? Где? Хто я? — сквозь сон начал бормотать Лаз, когда Платон попытался его растолкать.

После нескольких таких попыток стало понятно, что Лаз не проснется и в лучшем случае будет посылать всех к дьяволу и, не открывая глаз, размахивать руками. Гор усмехнулся и кивнул на стоящую неподалеку бочку с водой. Холодной водой.