— Заморыш ты мой, станешь ты когда-нибудь нормальным ребенком? — спрашивала измученная мама.

Когда же Саша поднялась и первый раз вышла в сад подышать воздухом, была уже глубокая осень. Убранная листва лежала большой кучей — заготовка для костра. Туда же отправилась помидорная и картофельная ботва. Исчезли все опознавательные знаки. Саша побродила по опустевшему саду, поковыряла носком ботинка землю, и поняла, что тайник ее безвозвратно исчез. Что ж, тайна на то и тайна.

Все это казалось неважным по сравнению с тем, что она вышла, что такой славный денек. Листьев уже нет, и столько света, и воздух так холоден и чист.

Ольга Сергеевна стояла на крыльце, в куртке и теплом платке. Лицом к лицу с землей не надо притворяться, можно ходить в вековечной одежде русских баб. Зима где-то задержалась, совсем ненадолго, вот-вот ступит на порог, скует всё морозом. Но пока, сегодня, еще можно было дышать. Ольга Сергеевна нащупала в кармане спички. Куртка пахла дымом — сколько раз она разжигала в ней костры.

Они с Сашей стояли, протягивали ладони к огню. Он будто обещал, что будет жить и зимой — стоит раздобыть хворост и чиркнуть спичкой. Что согреет. И вместе они дотянут до весны.

А где-то под землею будут ждать своего часа синие стеклышки

И теперь Саша держала их на ладони: пять — и одно в кольце.

***

Если бы ребята из одиннадцатого класса больше читали книг про Великую Отечественную войну, им пришло бы в голову такое сравнение. Новенькая стояла, прислонившись к стене, как партизанка, которую только что допрашивали в одном кабинете гестапо, и теперь привели в другой. Отрешенный взгляд — в окно, губы сжаты, руки забраны — за спиной.

Но про комсомольцев-героев известно им было всего ничего и, разглядывая новенькую, они отмечали другое. Мальчишки — что она маленького роста, стройная, белокурые волосы распущены по плечам, красивое лицо. Девочки это тоже отметили, но с иными чувствами: «И чего перевелась в выпускном классе, да еще когда учебный год уже начался? С моста в воду прыгнуть легче»

А еще новенькая не пользовалась косметикой, одета была в джинсы и простой синий свитерок. Слева приколота брошка: по паутинке поднимается вверх паук. Тонкие серебряные лапки, вместо брюшка — блестящее стеклышко. Паучок покачивался — значит, девочка все же дышала. А стояла неподвижно, как статуя.

Был понедельник, первый урок литература. Вела его классная руководительница Тамара Михайловна. Она и стала устраивать новенькую:

— Александра, давай-ка мы тебя на первую парту посадим, чтобы никто из рослых оболтусов тебе пейзаж не заслонял. Витя, вон на четвертой есть место, пересядь.

Новенькая чуть усмехнулась, и бросила свой рюкзачок возле указанного места — у самой доски. Позже ребята узнали, что зрение у нее — как орла. Списывать может — через ряд.

— Как тебя дома зовут, чтобы и нам?

— Да просто Саша.

Голос у новенькой был тихий, Тамара Михайловна вслушивалась.

— Не забудьте сказать ребенку уроки на завтра, — это была ее последняя фаза перед тем, как приступить к новой теме.

Она потом так и звала Сашу — «ребенок». А как иначе? Ребенок ростом ей до груди. И никакого хулиганства, одно послушание. Где вы такое видели в восемнадцать лет? От «закидонов» остальных своих оболтусов Тамара хваталась за голову.

— Какие романы-фонтаны? Сколько недель осталось до ЕГЭ? Я тут, понимаешь, сижу с проектором, чтобы после уроков вам разжевать Толстого, я «Войну и мир» ради вас по ночам перечитываю в пятидесятый раз, а эта звезда (кивок в сторону Коли Игнатенко) прёт на меня как танк: «Какие дополнительные занятия, я из-за вас в парикмахерскую опоздаю, на два часа записался».

**

Тогда, сидя на уроке литературы, Саша немногое услышала из того, что рассказывала Тамара Михайловна. Она больше приглядывалась к окружающему — и почти против воли своей вспоминала.

Здесь был настоящий кабинет литературы, с точеными деревянными подсвечниками, укрепленными на стенах. С портретами классиков вперемешку с ученическими рисунками. Видно, девочка рисовала, сплошь — одни героини и красавицы. Наташа Ростова, сидящая на подоконнике, Татьяна Ларина у окна. Опять Татьяна, и Онегин у ее ног… Но с такой любовью прорисованы черты лица, каждая складочка на платье, что можно смотреть долго… долго…

В той, прежней школе, все уроки проходили в одном классе. Школа была старая, помещения маленькие, а класс большой — сорок два человека. После девятого объединили оставшихся ребят, тех, кто не ушел в техникумы — из «а», «бэ», «вэ» — три класса.

Саша убежала памятью еще дальше — в начальную школу, к Лилечке. Ее бы звать «классной мамой», да слишком молодая она тогда была — года двадцать три. Старшая сестра. Татарочка. Лилия Энваровна. Личико нежное, как раньше говорили — фарфоровое, и ручки нежные, пальчики — как у куклы. Глаза — орехового цвета под густыми ресницами. Ну, иначе и не скажешь — куколка.

Но самое дорогое было: ребята чувствовали, что они для Лилечки — главное. Она приходила в класс — семи утра еще не было. А как иначе? Саша и Люба приедут чуть позже. Они добираются с окраины города. У них мать работает в первую смену, дети выходят вместе с ней, и будут здесь минут через двадцать. Так что ж — допустить, чтобы они топтались в коридоре?