… Они вошли в здание аэровокзала вместе: мать и сын. От Андрюшки осталась одна тень. Ирина Ивановна тоже похудела и осунулась. Она улыбалась сыну, но когда он не смотрел на нее, у нее становилось такое лицо, что у Саши перехватило горло. Все отчаянье мира было в этом лице.

Рената держала в руках цветы. Букет тонких бледных тюльпанов. Тепличных, но все же тюльпанов. Потому что настоящих, с грядок, Андрей уже мог не успеть увидеть.

Сергей Викторович стоял с прямой спиной. Сдержанный. Со стороны казалось — благополучный человек встречает знакомых. Но он лучше них всех понимал, что происходит, и что будет. Он шагнул вперед и поддержал Андрюшку под локоть.

**

Приближался Новый год. Золото, серебро, огоньки. Это Саши нравилось больше всего — сказка. Даже в скромных киосках «Союзпечати» были развешены переливающиеся нити дождя. В магазинах сияли всеми цветами игрушки, столь хрупкие, что вся их цель была — любование. А в городском парке мерцали разноцветные гирлянды — красные, синие, зеленые. Белый, как вата снег превратил замызганные городские улицы в уголки с рождественских открыток.

В школе готовился бал. Новый год и следующие за ним десять дней веселого ничегонеделанья — это был глоток свободы после контрольных, и пресса грядущих ЕГЭ под которым даже учителя ходили пригнувшись.

Ребята украшали свой класс. Сколько лет уже на окна клеят снежинки, а под потолком укрепляют ниточки, с кусочками ваты — «снег». Но каждый раз это неизменно красиво.

Захар стоял на парте, прицеплял к люстре гирлянду из блестящей фольги.

— Чего меня не держите, — напустился он на девчонок, — Вот упаду сейчас и буду лежать в гробу молодой и красивый.

Самые обычные слова говорит Захар, самым обычным голосом. А почему-то все хихикают.

— А мне еще надо в институт поступить, — продолжает Захар.

— Все мы поступим, — мрачно говорит Вася, — Живыми или мертвыми…

— А на кого ты пойдешь? — спрашивает Саша, придерживая Захара за ноги. Вдруг и правда, свалится.

— На менеджера, — отвечает он ей свысока.

Кто-то захихикал, по инерции, наверное.

— Хватит ржать, — так же высокомерно (высота и тон) сказал Захар. И спросил Сашу, — А ты думала куда?

В областном центре было вертолетное училище. Почему-то Саше казалось, что Захар выберет его. Мужское дело.

— Ну, уж нет, — сказал Захар, — Не хочу быть пешкой: куда пошлют — туда пошел. Хочу по-своему жить, хочу иметь право сказать «нет»…

— Бывают же мирные летчики, не военные… Вон, пожары тушат.

Все вспомнили, как несколько лет назад лето выдалось катастрофически жарким. Какое-то время природа еще сопротивлялась, растения пытались выжить, дотерпеть до дождя, но дождя все не было. И леса запылали. Это было страшно. Днем и ночью горы стояли красные как угольки. Самолеты тогда казались спасителями. Их было три. Белый с красным БИ-2, он появился первым. И с тех пор каждый день, с раннего утра расчерчивал небо над их маленьким городом.

Потом ему на помощь подоспели два желтых самолета-близнеца. Итальянцы. Они всегда летали парами. Присаживались на поверхность Волги, набирали воду, и уходили тушить леса. Их провожали благодарными взглядами.

— В Москву хочу, — сказал Захар.

Тут возразить было нечего. Каждый год в числе выпускников были те, кто мечтал уехать в большие города. Они уезжали и не возвращались. Растворялись в бурном водовороте Москвы, Питера.

— Мама рассказывала, что настоятель нашего храма, отец Павел, пять раз пытался поступить учиться на художника. Он с детства рисовал замечательно. Ему даже в той академии, куда он приехал подавать документы, сказали: «Мы немногому можем вас научить». А на экзаменах, на творческом конкурсе, то есть, он получил за свои работы двойки. Туда по факту принимали только детей блатных, хотя они и рисовали гораздо хуже. Но они были детьми профессуры.

Отец Павел тогда вышел, и чуть ли не головой в Москву реку, такая депрессия у него была.

— А сейчас?

— Сейчас что… Настоятель…Вон храм свой расписывает. Иконы рисует…

Перед началом вечера Саша забежала за Таней Касатовой. Сидела у нее, ждала. У Тани комната — как на картинке в журнале. Большая, светлая, обставленная дорогой мебелью. Саша устроилась на уголке широкой постели. Таня стоит перед шкафом, где зеркало — во весь рост. Платье она уже надела, темно-синее, корсет затянут, короткая пышная юбка.

Теперь стоит, еще босая, причесывается. Саше очень нравится Таня. У нее челка до глаз, веселые глаза, полные губы всегда улыбаются. И так искренне. Посмотришь, и улыбнешься в ответ. Таня зачесывает волосы в хвост, все очень просто, она так и в школу причесывается. А зачем ей мудрить с волосами, если они такие красивые — пушистые, ниже попы.

Но красится она долго. Уже все на свете темы обговорили — а Таня еще только один глаз накрасила.

— Опоздаем. — сердится Саша.

— Но я быстрее не могу, — теряется Таня, — Попробуй стрелки наведи ровно…