Мысли бешено носились в голове, и я с горечью начинала понимать, что всё было подстроено заранее.

Кем?

Клянусь, мне не хотелось бы это знать.

Бьёрн не собирался сегодня хмелеть. Хотел, чтобы голова была ясной и светлой. Себя боялся. Опасался потерять контроль и совершить какую-нибудь глупость, жалеть о которой пришлось бы и ему его молодой жене. И всё же виххард явно попутал оэна, когда после традиционного требования гостей ему пришлось поцеловать эринейку.

Её губы подействовали на Бьёрна хуже душегрейки. Тёплые, хмельные, сладкие они пробуждали инстинкты зверя, желающего получить намного больше, чем ему предлагали.

И хотя свою вторую ипостась оэн всегда умел держать в узде, на этот раз сложнее договориться оказалось с самим собой.

Женщина в его руках была одновременно близкой и недоступной, и это лишь подстёгивало азарт сидящего внутри Бьёрна охотника, уже задумавшего свою игру.

И не собирался ведь увлекаться. Хотел лишь немного подразнить магичку, срывая с её губ невинные поцелуи. Смешно, но в собственную ловушку Бьёрн попался сам. В какой-то момент даже не понял, что прикосновения его становятся слишком откровенными и нетерпеливыми, а тело начинает возбуждённо реагировать на запах эринейки, мягкость её губ и тепло её дрожащих ладоней упирающихся ему в грудь.

Бьёрн успел позабыть, когда так долго целовался в последний раз. Наверное, только с Алвой, будучи совсем юным. Сейчас он словно навёрстывал то, от чего очень долго отмахивался, понимая, что ведёт себя как мальчишка.

И что с того? Кто сказал, что у него нет права целовать собственную жену, пусть и бывшего врага? И почему он вообще должен отказывать себе в женской ласке, раз брак у него законный и, похоже, даже магией одобренный?

Бьёрну казалась, что магичка тоже совершенно не против его поцелуев ровно до того момента, пока она от него не сбежала с Иденом, поселив в груди раздражённую неудовлетворённую жажду.

Это чувство было незнакомым, царапающим и злым.

Оэн не знал на кого сердится больше - на Идена, вмешавшегося туда, куда его не просили, сбежавшую жену или собственную несдержанность.

Гостей с их неуёмным весельем вдруг захотелось разогнать к виххардовой бездне, брату надавать по шее, а эринейку утащить в спальню и продолжить там начатое, но уже без лишних глаз, спешки и оглядки.

Бьёрн завёлся. Следил пристальным взглядом немигающих глаз за танцующей женой и недобро барабанил пальцами по столу, выжидая момента, когда изображать из себя пугливую лань магичке надоест, и она вернётся к столу на положенное ей по статусу рядом с ним место.

Одного партнёра по танцу сменял другой, кружа молодую эль-манну по залу, и за шумным весельем, кажется, никто не замечал того, что вот уже несколько минут напряжённо наблюдал оэн Эдерхейда.

На лбу эринейки проступили капли пота, и двигалась она странно - тяжело, рвано, словно босая шла по лезвиям мечей, и каждый новый шаг причинял ей боль, но она не желала показывать это другим.

Тонкая шея высоко несла гордо поднятую голову, но теперь Бьёрн знал, что это не из-за тщеславия и пренебрежения, а от натягивающих кожу шрамов.

Он внимательно проследил за её движениями ещё секунду, втянул носом тяжёлый воздух наполненный запахами потных тел, еды, жаренного мяса, душистого шорка, дыма, и, уловив сладкий аромат крови резко поднялся с места.

На пути его встал хмельной от выпитого мёда Торхи, и оэн раздражённо смёл его с дороги пробираясь сквозь толпу танцующих кайгенов к Рейне.

– Хватит, - поймав за плечо кружащего её побратима, рыкнул он.

Тот пьяно улыбнулся, не желая уступать ему партнёршу по танцу, и Бьёрн, негодуя от подобного поведения, схватил жену за талию и резко толкнул кайгена в грудь, едва не сбив с ног.

****

У меня от напряжения дрожали руки и спина, а от судорог в повреждённых ступнях темнело в глазах. Мне почему-то казалось, что все вокруг только и ждут, когда я бессильно упаду на пол и стану просить пощады.

Никогда! Ни за что! Не у них - тех, кто «не бьёт в спину», а мерзко пакостит исподтишка.

Моя жизнь снова превратилась в поле битвы, но, как и прежде, сдаваться я не собиралась. А боль... Боль делает нас настоящими. Мне больно - значит я живая!

Ещё один виток танца бросил меня в холодный пот, вынуждая закусить внутреннюю сторону щеки, чтобы не застонать от боли. Я приготовилась на следующем повороте сделать короткий вдох, но ведущего меня партнёра неожиданно остановили резким и разражённым: «Хватит!»

Тот лишь небрежно повёл плечом, пытаясь сбросить с него руку, и в этот момент до моего охваченного лихорадкой разума дошло, что прекратил мои мучения невесть откуда взявшийся муж, перехватив меня за талию и обездвижив.

– Уйди!
– он играючи толкнул ладонью своего сородича в грудь и тот отлетел на несколько шагов, врезавшись в другую двигающуюся пару. По залу пошёл ропот, на нас стали обращать внимание, прекращая танцы и веселье.

Я замерла не в силах отвести взгляда от сверкающих непролитой яростью глаз супруга. В его ярко-синих радужках отражались огни зажжённых повсюду свечей. Золотое на бархатно-синем... Завораживающе красиво. Даже об истерзанных ногах на миг забыла.