Напрасно.

Он вытащил из-под мехового покрывала то самое шерстяное одеяло, которое принесли сюда Иден и Исгирдой, а после сразу же направился с ним ко мне.

– Полотно снимай, - потребовал он, и мои руки непроизвольно стиснули то самое полотно ещё крепче.

Я отрицательно замотала головой, наотрез отказываясь исполнять подобную прихоть.

Мужчина недовольно вздохнул, многозначительно нахмурился, перекидывая через плечо одеяло, и вдруг, молниеносным рывком, превратил обёртывающий меня холст в две одинаковые тряпочки.

Я едва не взвыла.

– Двуединый, сколько можно рвать на мне всё что ни придётся?! Это неприлично...

Моё гневное возмущение было прервано спокойным и уверенным ответом мужа, тут же укутавшим меня в нагретое одеяло:

– В человеческом теле нет ничего неприличного. Неприличными бывают только мысли. Шерсть мубра обладает лечебными свойствами, и укутываться в неё необходимо на голое тело.

Я растеряла весь свой запал от его слов, чувствуя себя ужасно маленькой и глупой, пока кайген укладывал меня в кровать и накрывал мехом.

Обойдя комнату, он потушил все свечи и теперь только красные всполохи огня в камине окрашивали стены, оживляя на них причудливые тени.

Лицо мужа было спокойным и сосредоточенным, когда под гулкие удары моего сердца он опустился на постель рядом.

– Спи, - глядя в потолок, тихо произнёс он.
– Тяжёлый был день.

Не поспоришь. Впрочем, в последнее время всю мою жизнь вообще лёгкой не назовёшь. Но

несмотря на это сегодняшний день стал для меня переломным. И в отношении видения мною окружающего мира, и в изменившемся взгляде на кайгена, ставшего моим мужем.

Неожиданно для себя я поняла, что мужчина, готовый ради кого-то другого пожертвовать жизнью, не может быть воплощением абсолютного зла, каким я нарисовала его в своём воображении.

Смотреть на вчерашнего врага другими глазами, без шор предубеждения и ненависти иногда бывает очень опасно и страшно, но делать это нужно хотя бы для того, чтобы понять: самый страшный враг живёт в нашей голове. Мы запрещаем себе видеть правду, когда она неудобна или причиняет нам боль. Мы клеймим и осуждаем кого-то, если большинство указывает на него пальцем. Мы идём на поводу у собственных эмоций, не всегда замечая, что переступаем черту. Мы делаем выбор... И, к сожалению, не всегда правильный.

Я не готова была сегодня сделать свой выбор, но всем сердцем понимала, что однажды у меня не останется другого выхода. И больше всего я боялась ошибиться.

Бьёрн слышал, как она тихо вздыхает в темноте, как кусает губы и сглатывает тугой ком в горле.

Все чувства рядом с ней вдруг стали пронзительно-острыми, и оэн, сжимая кулаки, жадно ловил звуки и запахи, понимая, что занимается самоистязанием.

Волосы девушки дурманяще пахли весенним дождём, а кожа молоком и сладкой земляникой.

Бьёрну нравился её запах. И если бы только он...

Перед глазами стояла её узкая белая спина в капельках воды, стекающих по тонкому желобку позвоночника, мягкие ямочки у его основания, и упругие округлые ягодицы, от одного взгляда на которые у него жарко потянуло в паху.

Нормальная реакция здорового мужского тела.

Ненормальными были только мысли Бьёрна.

Ему хотелось увидеть шрамы жены. В голове засела просто какая-то болезненная необходимость прикоснуться к ним, погладить пальцами, потрогать губами, будто они для него были сатрой, позволяющей чувствовать кайгену боль и радость своей пары, как собственную.

Бьёрн желал понять, почему она отказалась убрать их. Что её остановило? Ведь видел же, что хотела стать прежней, когда потрясённо вертела у него перед носом свой исцелённой рукой!

Духи Ирридэль вкрадчиво нашёптывали ему на ухо: «Она тебя пожалела», и Бьёрн невольно задерживал дыхание, потому что сердце начинало биться в груди сильнее.

Был ли её поступок продиктован жалостью, а может, великодушием, оэн наверняка не знал. Но и то, и другое открывало ему девушку совершенно с иной стороны.

В ней не было подлости, фальши и лицемерия. Все её чувства отражались во взгляде, как в зеркале. Она искренне, всем сердцем ненавидела и, наверное, так же безоглядно любила... Того убитого парня.

Бьёрн помнил застывшую в её глазах муку и боль, когда она швырнула ему под ноги окровавленный нож во дворце Эринеи. И эта же боль звучала в её голосе сегодня, на берегу Ирридэль, вместе с обещанием не простить и не забыть...

У оэна не было доказательств собственной невиновности - только слова, которым девушка не верила, но именно сейчас ему отчаянно захотелось, чтобы она поняла - он не лжёт и всегда честен в любых своих поступках.