Проходит еще несколько минут, прежде чем я, подняв голову и глядя ей в глаза, не перехожу к главному:

– Своим молчанием ты не можешь помочь ни Юлиушу, ни Марку. И не можешь по двум причинам.

Во-первых, они сбежали и сейчас не в нашей власти, а когда мы их поймаем — у нас будет достаточно основания засунуть их в костровую плетенку и без твоих показаний. А во-вторых — ты ничего не можешь сказать нам нового. Нам нужно не твои слова, а твое раскаяние. — Нам и так все известно.

В ее глазах сквозит недоверие. Пора! Начинаю ее ломать…

– У вас было две винтовки и пять десятков патронов. — Так?

И твой старший брат натаскивал младшего около месяца. — Правильно? Юлиуш немного колебался, и хотел что то сообщить в Орден, но Марк его тогда отговорил. А первый раз вы попробовали стрелять во время грозы 5-го мая.

А прятали оружие первое время вы у твоей бабки, — безносой Ляды? Все это нам давно известно. Это тебя пытают щадящее, а вот старуху сразу огнем. Она нам все в первый же день рассказала. Ну а что не договорила, так сегодня доскажет.

Я же тебе, дууууууре, два дня уж намекаю, что хочу спасти твою душу. Мне не нужны ответы на вопросы, я их и так уже все знаю. Я хочу Тебя спасти! Но как я могу это сделать, если ты изо всех сил стремишься попасть от брата Домициана к брату Янеку. Я — Ищущий Истина, а брат Янек — палач. Льющаяся вода и смех — это я, ну а Янек — огонь и кровь. Тебе нравится горящий огонь и льющаяся кровь?

Она молчит, но ее глаза… Она почти готова. Остается лишь немного подтолкнуть.

— Рано или поздно Юлиуша и Марка поймают. Родителей у Вас уже нет, других близких родственников тоже.

Чистая душой дева, чистая перед Орденом и Всеблагим может с твердой надеждой молить о снисхождении и для одного из своих братьев, и быстрой и легкой смерти для второго, для того, кто стрелял по монахам. — Делаю паузу, глядя в ее расширявшиеся глаза. — Видишь, я тебе не обманываю. Стрелявшего казнят в любом случае, но вот молить пощаде для второго — это может быть в твоей власти. Как и о милости для первого. Но для упорствующей в своем грехе — это невозможно.

Чего ты хочешь? Спасти от смерти одного из братьев и избавить от мук второго, или оказаться вместе с ними в плетеной корзине на костре?

Говорю еще минуту. Потом она начинает рыдать.

Спрашиваю, — готова ли она помочь братьям. Кивает.

Зову братьев — протоколиста и двух свидетельствующих истину…

Ангелочек начинает очень быстро и бодро говорить, практически поет. И отвечает честно на почти все вопросы.

Эта игра в одни ворота — мы то с Савусом понимаем, где Ангела немного лукавит, — враньем это назвать нельзя. Ведь нельзя же назвать лжецом того, кто в беге наперегонки из двух участников победителя назвал предпоследним, а проигравшего — вторым.

А значит нельзя исключить, что и на нужные нам вопросы она могла или соврать, или сказать не всю правду, не ту правду, или вообще, не сказать того, о чем ее не спрашивали. А это чертовски важно. Важно настолько, что мне выделяют сразу пятерых помощников, не считая Савуса и Саввы. За последние лет десять такое было лишь пару раз.

Все. Конец. Восковая доска исписана, а далее стандартная процедура.

Поскольку Ангела грамотная, то свободной правой рукой она ставит внизу свое имя, а потом прикладывается к воску языком. — Стандартный ритуал, означающий, что писали с ее слов, и если она соврала, то пусть у нее почернеет и отсохнет язык. Затем ее провожают, — нет, уже не в камеру, а в келью.

Мы встречаемся с ней на следующий день. Интересуюсь — готова ли она став раскаявшейся, пройти сложное таинство очищения и стать вновь чистой. — Соглашается. Предупреждаю, что процедура очищения очень сложная, она длиться трое суток, и три брата принимают на себе, пропускают и отпускают все ее мысли, все помыслы, и все, что она держала в себе.

Вновь соглашается.

Ее исповедь длилась около часа, и за это время Ангела успевает наговорить достаточно, что бы братья могли составить тетрадь вопросов.

Потом трехдневный пост — минимум еды, а за день перед очищением — только вода.

А затем… А затем в чистую, беленную побелкой светлую комнату, заводят девочку, и привязывают к столбу.

Она ничего не может видеть, кроме белой стены впереди себя, а брат Савус начинает быстро и размеренно задавать ей вопросы:

Как тебя зовутКак звали твою матьСколько тебе летСколько у тебя рукКак тебя зовутТы уже успела познать мужчинуКак звали твою матьКак зовут твоего старшего брата

Голоса братьев Савуса, Лешека, Марика и еще трех, которые сменяются за это время — размерены и спокойны, они расслабляют и вводят в транс. А их инструмент — это кнут и пряник.