— Ты сможешь понять это?

Его взгляд смягчается, а губы подёргиваются, когда он грубо произносит:

— Не могу обещать, что буду относиться к тебе как к деревенщине.

Потрясённый смех выскальзывает из меня.

— Да, ладно, возможно, это был плохой пример.

Его губы расплываются в улыбке, когда его глаза встречаются с моими.

— Ты и так великолепна, но когда ты улыбаешься, малышка… — Его глаза сияют, и он поднимает руку, чтобы коснуться точки прямо над его сердцем. — Бум.

Я ничего не могу с собой поделать. Обхватываю его щеку и провожу большим пальцем по его пухлым губам.

— То же самое, cari~no (прим. пер. с исп.: малыш), — говорю я нежно. — То же самое.

Повернув лицо к моей руке, он целует центр моей ладони, и мои внутренности наполняются теплом, потому что Юлий даёт мне то, чего у меня никогда раньше не было.

Кого-то, кого бы я могла любить.

С большим усилием, чем могу себе представить, я игриво отталкиваю Юлия и, улыбаясь, иду в ванную, чтобы принять душ.

Спустя десять минут выхожу из спальни после душа, одевшись в одежду Линг, и останавливаюсь на ступеньках, услышав женский плач.

Моё сердце начинает колотиться в груди. Это должно быть плохо.

Это точно что-то серьёзное, чтобы заставить такого человека, как Линг, плакать. Я думала, что по большей части она безэмоциональна.

Я колеблюсь прямо перед гостиной и слышу, как синьор Фалько мягко говорит:

— Сейчас, сейчас. Не плачь. — Он был добрее, чем я помнила. — Садись рядом со мной, мисс Линг.

Хм?

Я в замешательстве.

Почему синьор Фалько утешает её? Он её даже не знает.

Но затем из Линг вырываются рыдания:

— Я любила его. Я так его любила. — Её рыдание переходит в рычание. — Я бы сделала всё для этого куска дерьма. И он выбрал её.

Я вхожу в открытую дверь и вижу Линг, сидящую на диване спиной ко мне с синьором Фалько. Они ещё не слышали и не видели меня. Руки Линг крепко лежат в руках у Фалько, и её голова согнута в такой позе, которую можно описать только как чистое страдание.

Юлий замечает меня со своего места на противоположном диване и осторожно качает головой.

Я понимаю. Линг не понравится то, что я увижу её такой, но не могу уйти.

Синьор Фалько переводит взгляд с Линг на Юлия.

— Похоже, мой Антонио был не такой простой, чем я представлял.

— Он совсем не был сложным, — бормочет Юлий. — Он просто знал, чего хотел. Не было времени на тех, кто был не его.

Ох, вау. Это было больно.

Моя грудь болела за Линг, даже несмотря на то, что она не заслуживает сострадания.

Намёк Юлия был прост и понятен. Антонио не желал Линг.

Линг, слишком сообразительная, чтобы пропустить послание, резко вскидывает голову и с бурлящим гневом фыркает:

— Он хотел меня, пока она не появилась! Она всё испортила. И этот её мальчик… — Её голос прерывается, когда гнев утихает, а на его место просачивается печаль. — Этот её прекрасный мальчик. Он должен был быть моим. Его ребенок должен был быть моим.

Она говорит тихо, будто разговаривает сама с собой:

— После всего дерьма, с которым я мирилась, я заслужила этого ребёнка.

Линг кричит в ярости:

— Он умер из-за неё.

— Он умер за неё, — парирует Юлий. — Твитч умер за Лекси. Он умер, защищая её. Есть разница.

Линг поворачивается к синьору Фалько и хрипло смеется.

— Мужчины в моей жизни склонны терять рассудок из-за женщин. На самом деле, их мозг превращается в дерьмо. Они теряют всякий смысл. — Она поворачивается и смотрит на Юлия. — Я не удивлюсь, если ты провернешь тот же самый дурацкий трюк со своим новым маленьким питомцем.

— И что с того? — отвечает он с быстротой молнии. — Какого хрена это имеет к тебе отношение?

— Ко мне? — она кричит в неверии. — Причём здесь я?

Боль в её голосе была совершенно душераздирающей.

— Ты мой единственный друг, сукин ты сын. — У неё болезненно перехватывает дыхание. — Ты всё, что у меня есть. Ты, бл*ть, для меня важен.

Как бы я ни ненавидела Линг, это утверждение разрывает меня на части, и я чувствую, что начинаю относиться к ней мягче, что может быть для меня смертельным.

— Линг-Линг. — Я вижу, что Юлий колеблется, явно не ожидав от неё такого ответа. Не нужно быть гением, чтобы увидеть, что он, в свою очередь, заботится о ядовитой гадюке.