Много лет назад, еще в школе, Льюис часто приглашал в гости друзей. У Уилсонов постоянно тусовались одноклассники, хоккеисты, баскетболисты, девчонки из группы поддержки. А сейчас… Сейчас все изменилось. Когда Льюис вернулся из армии, он попытался восстановить прежние связи. Созванивался с приятелями, встречался, пил пиво… И скучал. Все было не то. Все было неправильно. Льюис не знал, о чем говорить с этими веселыми, доброжелательными, беспечными людьми. Они превратились в инопланетян, чирикающих на странном птичьем языке, а Льюис его не понимал – и не хотел учить.

Льюис перестал звонить. И не ходил на всякие дурацкие встречи. Он читал книги, смотрел кино, серфил в сети – и был совершенно счастлив. Единственной досадной помехой оставался клуб ветеранов. Льюис отбрыкивался от этой повинности, но отец так расстраивался, что приходилось брать себя в руки – и идти, и сидеть, и слушать бессмысленное нытье. Ах, мне было тяжело, ах, я перенес психическую травму!

Если ты такой ранимый, нахера в армию шел?

Да, на войне случается дерьмо. А вы что хотели? Пикник на ромашковом поле?!

Ебаный бред.

Льюис не имел ничего общего с этими перепуганными, дезориентированными людьми. Он не собирался завязывать «устойчивые социальные связи». Не планировал «расширять круг общения». Льюиса все устраивало. А отца – нет.

– Знаешь, я сейчас общаюсь только с О’Коннором. Во время вьетнамской войны вьетконговцы атаковали его часть и захватили склады с боеприпасами. Отстреливаться было нечем, противник нажимал, и это был полный пиздец. Тогда О’Коннор и еще двое ребят взяли джип и просто въехали на захваченную территорию. Под обстрелом. Как ебаные, блядь, камикадзе. Они загрузились боеприпасами, вернулись, снова поехали – и повторили трюк раз пять или шесть. – Каждый раз, когда Льюис об этом думал, у него начинали трястись руки. Потому что такое мужество – это что-то за гранью человеческих возможностей. Это безумие. И это героизм. Льюис знал, каково это – стоять на поле боя и чувствовать, как смерть гладит тебя крыльями по лицу. Он понимал, какую цену заплатил О’Коннор за привезенные боеприпасы.

– Один из ребят погиб. Второй отделался шрамами на лице. О’Коннор получил пулю в живот и осколок в бедро. Он провалялся в больнице больше месяца, а потом ему дали Серебряную звезду – и пинок под жопу. Выпихнули на гражданку с инвалидностью. Потом еще много всякого было, - Льюис поморщился, осознавая, что разговор уходит куда-то не туда. Мысль расплывалась, как пятно вина на скатерти, теряла четкую структуру и направление. – Короче. Я общаюсь с О’Коннором. Это не самый приятный человек. Он склочный, и вечно всем недоволен, и неопрятный. К тому же О’Коннора частенько заносит, но блядь – он же войну прошел! Я думаю, что можно проявить понимание. Но отец… отец его на дух не переносит. Он думает, что О’Коннор затягивает меня в негативные эмоции – и это, между прочим, дословная цитата. Уверен, что знаю ее автора. Кертис постоянно гонит подобную чушь, а отец слушает и воспринимает всерьез. Он мечтает, что я заведу веселых друзей, стану ебаным менеджером и познакомлю его с будущей миссис Уилсон.

Делла слушала молча. На лице у нее застыло то ли сосредоточенное, то ли недовольное выражение.

– Вот так вот и обстоят дела, - Льюис шумно вздохнул и взъерошил волосы.
– А сегодня отец заскочил за обедом и увидел… все это, - Льюис обвел рукой полутемную комнату. – Естественно, он подумал, что у меня свидание. Теперь он меня сожрет – медленно и вдумчиво, по методу Манкеля. Заебет насмерть этим воображаемым романом. Или будет молчать и смотреть так, будто я его за горло держу и дышать мешаю. Даже не знаю, что хуже.

Уже договорив, Льюис понял, что описал сюжет многосерийного ромкома – и застонал.

Боже, как же ТУПО.

– Оу. Это действительно серьезная проблема, - Делла мужественно сохраняла серьезность, но подрагивающие губы выдавали ее с головой. – И ты собираешься усугубить ее до астрономических масштабов?

– О чем. Ты. Говоришь? – в душе у Льюиса шевельнулись нехорошие подозрения.

– Мы же сегодня ночью работаем. Домой ты вернешься под утро, - Делла уже откровенно ухмылялась.

– Ой бля-я-я-ядь, - застонал Льюис и врезался затылком в спинку дивана. Пружины жалобно взвизгнули.

Воображение раскрутило ленту фантазии, как бобину немого кино.

Льюис, я так рад, что у тебя появилась девушка. Очаровательная юная леди, такая милая! Пригласи ее на обед, Льюис. И на ужин. И в субботу, на весь день – мы сделаем барбекю. Вы, наверное, много общаетесь, Льюис. Из какой Делайла семьи? Где живет? Она протестантка?

Делайла знает, что у тебя на заднем дворе… ну… яма?

Может, засыплешь ее?

НАКОНЕЦ ТЫ СТАЛ НОРМАЛЬНЫМ, ЛЬЮИС!

Я ТАК ДАВНО ОБ ЭТОМ МЕЧТАЛ.

Эмоции так утопили педаль в пол, что умиротворяющий бальзам уже не вывозил.

– Мне конец.

Делла погладила его по запястью кончиками пальцев.

– Хочешь, я скажу, что мы просто коллеги? Приду на ужин и объяснюсь – как-нибудь потактичнее, чтобы не расстроить.

– Шутишь? Да мой отец рехнется! Он уже все распланировал: и ужин, и знакомство с родителями, и количество гостей на свадьбе.