Как ни странно, с Базарганом проблем больше не было. Назавтра он действительно прислал четырёх крепких парней, которые стали работать на нашем бумажном производстве. Они выполняли всю черновую работу – добывали материал, замачивали, разжигали печь, были на подхвате. Чжимин только осуществлял общее руководство, говорил, что именно надо делать, а ученики выполняли.

При этом общались они на китайском, которым немного владели помощники жреца, хоть это и был совсем другой диалект, да и уровень знаний оставлял желать лучшего. Парни жили тут же, при доме, в просторной комнате на первом этаже, довольствовались простой пищей, молились своим богам – это было единственным их развлечением.

Даже когда они выезжали за материалом для производства, держались особняком, ни с кем из местных в толковища не вступали, да и к мрачноватым, неразговорчивым парням никто и не набивался в собеседники. Так что производство бумаги стало продвигаться хорошими темпами, качество заметно выросло, и пора было собирать партию товара для продажи.

Я решил для начала отправить с бумагой Квинтия куда-нибудь подальше, и продавать её под видом перекупленного китайского товара. Потом можно будет всё это оставить на него с Мариной, а самому заняться более важными делами.

Однако расслабиться не дал мне сам Гао Чжимин. Когда наладилось производство, и я убедился, что мастер и вправду владеет секретом приготовления бумаги, он решительно потребовал от меня отправить его к императору.

Весьма сложно оказалось убедить китайца в том, что оставаться у меня ему лучше и безопаснее чем в Риме, или Медиолане, куда он отчаянно стремился. Несмотря на бунтарский характер, особа императора оставалась для него священной, и он считал, что защиту ему сможет обеспечить лишь сам император Римской империи.

Вначале я пытался объяснить юному мастеру, что я не только ректор небольшой провинции, но и влиятельнейший торговец, после сводил его на тренировку своей гвардии, пытаясь показать, что мне есть чем защититься, даже старался договориться с ним по деловому, предложив крупную долю от прибыли. Однако Чжимин оставался непреклонен: его преследователи настолько могущественны и влиятельны, что он может рассчитывать только на Императорскую защиту.

В конце концов мне удалось найти подход к упрямцу.

– Если те, кого ты боишься, – сказал я ему, – столь важны и влиятельны, то неужели ты рассчитываешь, что римский император рискнет портить с ними отношения ради тебя? По территории государства разгуливают варварские племена, Аттила раскинул свои войска и может напасть в любое время, экономика трещит по швам, а ты полагаешь, что император Валентиниан решит нажить себе новых врагов в лице твоих могущественных преследователей? В такой ситуации он скорее сдаст тебя с потрохами за вознаграждение, которым мгновенно пополнит свою казну. Лучше мы будем спокойно производить бумагу, продавать её в третьи страны, и пополнять императорскую казну доходами в виде налогов.

Нельзя сказать, что Чжимин полностью принял такие условиями, но деваться ему было некуда, да и логически мыслить он умел неплохо. Невольно на моей стороне выступила Мэйлинь: её вполне устраивало, что их не разлучили, они живут на всём готовом, им доставляют самую лучшую еду, всякие шелка и наряды, её мужа уважают и слушаются, правитель большой провинции считается с ним, выполняет все его просьбы.

При этом меня не оставляла одна не очень радостная мысль: наблюдая за всеми процессами, я вскоре понял, что прекрасно разобрался в производстве бумаги, и вообще говоря, китаец мне больше и не нужен. Само по себе это было неплохо, но точно также разобраться в производстве мог не только я, но и Квинтий, а главное – молчаливые ученики Базаргана.

И если я не собирался оставлять китайцев за бортом, лишать их законной доли и ставить ни во что их жизнь, то насчёт верховного жреца и его помощников у меня были очень большие сомнения…

Впрочем, покамест верховный жрец хлопот не доставлял. Его мастера-жрецы основали свои ремесленные мастерские не только в городе, но и по всей провинции. Там собирались в основном безземельные крестьяне, причём не только молодёжь, но и мужики постарше. Не знаю, насколько подвинулось насаждение языческой веры, но ремеслу они обучались быстро. Вскоре товары от новых производителей стали поступать на рынок, лучшие из них скупали мои агенты для вывоза на кораблях и продажи в дальних странах.

Предвидя зависть коллег и жадность чиновников, я решил заручиться постоянной поддержкой в Сенате. После некоторых колебаний выбрал для этого сенатора Гая Антония Севера, а не толстяка Тита Помпея. Конечно, Тит выводил меня прямо на правителя Аэция, но это был узконаправленный выход – только Аэций и никто другой. Гай же, хоть и не был столь приближён к императору, но в Сенате имел огромное влияние и связи.

Случись что с Аэцием или самим Валентинианом, Тит становился совершенно бесполезной фигурой, а вот сенатор Гай был, по моему убеждению, из «непотопляемых» – такие не теряют своего влияния почти при любых пертурбациях и сменах власти.