Сегодня я кое-что понял. Увидел воочию, кто правит в синдикате Смолы на самом деле и это отнюдь не Смольный. Его так пешкой поставили на роль шута. Глаза мозолить. Для того, чтобы отвлечь внимание.

Худой. Он же Савелий Юрьевич Васильев. Вот кто главный в этой бригаде. Именно на него Смола посмотрел перед тем, как дать мне ответ.

Разрешения спросил по привычке у того, кто руководит балом из закулисья.

Значит, убрать меня решили.

Ухмыляюсь.

Интересно, однако, какая игра сейчас пойдет?

Аврора

Струи текут по разгоряченной коже, вода должна успокоить, но этого не происходит. Сердце в груди отстукивает рваный ритм, опираюсь руками о прозрачную стену просторной душевой.

— Боже, что же теперь будет…

Губы дрожат. Мне горько. Меня трясет. Слезы смешиваются с водой.

— Почему именно сейчас?! Не через год, не через десять?! Почему именно от него?!

Жмурюсь и ударяю кулачками по кафелю еще и еще. Внутри меня зародилась жизнь, маленький сгусток чистый и неповинный, запретный… мой…

Безоговорочное решение бежать созревает само собой. Закрываю кран, надеваю халат и выхожу из душа, прячу тесты в широкий карман халата, забываю просушить волосы. Они остаются мокрыми прядками на плечах.

Берусь за ручку и выхожу из ванной. Столбенею. Меня просто прикладывает с ужасающей силой панического ужаса, когда обнаруживаю в спальне Ивана.

Вздрагиваю, шага ступить не могу, просто смотрю во все глаза на мужчину. Опасного. Невероятно притягательного. Солнечный луч падает ему на лицо, акцентируя белесые глаза.

Он сидит за кофейным столиком, расположенным у окна, поза расслабленная, но от Каца веет угрозой, которую я чую каждой порой.

Бросает на меня задумчивый взгляд, откладывает телефон, а мне в этом жесте приговор чудится.

Кровь в жилах стынет от того, что в кармане лежит улика грядущей катастрофы и даже не одна…

Мужская рука взмывает вверх, и Иван пальцем меня манит, вынуждает выйти из своего ненадежного убежища и я, как на привязи, делаю шаг из ванной в спальню.

— Д-доброе утро…

Писк вылетает из наверняка побелевших губ. Мне нужно время, чтобы справиться с подкатившими чувствами. Мне необходимо подумать и осмыслить то, что произошло. И я не хочу сейчас видеть мужчину, который стал катализатором того, что моя жизнь стремительно летит в неизвестном направлении.

Именно сейчас я хочу держаться от него как можно дальше. Убежать. Спрятаться. Спасти себя и то маленькое чудо, которое с этой секунды для меня стало важнее, чем что-либо на этом свете.

Иван молчит. Рассматривает меня, прощупывает. Под напором его незримого давления мне хочется упасть на пол и завопить от безысходности.

Отвожу взгляд, рассматриваю ровные ворсинки ковра, в котором утопают босые ступни. Даже после теплого душа мне холодно.

Тишина давит. Напрягает. Сегодня Иван другой.

В груди щемит и я все борюсь с желанием накрыть рукой живот, защищая свое от хищника, который вперил в меня свои прозрачные глаза.

Тишина давит. Кровавый смотрит на меня спокойно, холодно, скользит по лицу, по губам, которые раскрыты, спускается вниз по ключицам и фокусирует взгляд на груди, где я по инерции зажимаю полы халата пальцами до побелевших костяшек.

Одетый в деловой костюм, он выглядит сногсшибательно. И не скажешь, что пропадал неизвестно где всю ночь. Но от него веет опасностью. Мне кажется, я улавливаю этот тяжелый металлический аромат в воздухе, которым дышу.

Кац мне так и не ответил и это пугает больше всего. Я уже немного к нему привыкаю, распознаю его настрой по незначительным нюансам. Суровый, искушенный мужчина, так хорошо мимикрирующий под бизнесмена, внутри которого живет некто страшный, скорый на расправу, умеющий карать.

И сейчас чувствую, что он готовится вынести мне приговор.

Ловлю себя на том, что даже Монгол не вызывает у меня такого непонятного утробного страха, несмотря на всю ярость, которую я читаю во взгляде восточного мужчины. С Иваном иное…

В его голубоватых льдах нет места жалости и прямо сейчас он рассматривает меня совсем не так, как смотрел еще вчера вечером.

Я едва держусь на ногах, полностью изможденная из-за всего того, что навалилось, вынужденная держать лицо из последних сил.