Гудков не знал, что сказать. Он зачем-то пытался представить насколько изощренно можно пытать человека.

– А брат?

– Брат…

Интеллигент надолго замолчал, а потом снизу донеслись всхлипы. Гудков лежал в растерянности, не понимая, как этот холодный и действительно жесткий человек может плакать.

– Слушай, – отдышавшись, сказал Интеллигент, – давай спать.

– Что же он такое сделал? – полуриторически спросил Гудков и улегся.

– Мир должен был стать совершеннее. Справедливее. Угроза лишиться звания Человека, стать вещью, должна была свести убийство на нет. А по факту – мы стали работорговцами. Рай для предпринимателей, которым нужна дешевая рабочая сила, врачей-экспериментаторов, садистов, извращенцев, убийц. Мой брат… У брата были демократические взгляды и на его оргиях – не нужно было ублажать одного его – все трахались со всеми. Я даже несколько раз сам заходил… Алкоголь, легкие наркотики, музыка и отвязный секс. Но аппетиты всегда растут. И вот он уже из разонравившихся кукол отбирает дичь. Потом перенимает родительский опыт пыток… Была одна девушка. Молодая. Едва вышла замуж. Зацепила его чем-то, уж не знаю. Он заказал ее, и через неделю она была в его гареме.

– Как это?

– Что как?

– Ну… то есть вы, простите, ваши родственники тыкали в любого понравившегося им человека, и…

– Ничего сложного. Иногда даже труп не нужен был. Пара липовых фото – актер, грим, пара свидетелей, якобы убийцу накачивали чем-то… и все. Иногда брали трупы из моргов или свежие, ту же подстреленную дичь с охоты. Слышал, что и убивали кого-то.

Гудков истерично расхохотался.

– Так не бывает. Это все… Звучит, как бред. Кто-то бы заметил. Были бы скандалы.

– Как скажешь. Тебе же лучше знать, – сплюнул Интеллигент.

– Я… Это просто слишком огромно.

Интеллигент молчал. Гудкова снедало любопытство, и наконец, он не выдержал.

– Так что девушка?

Интеллигент долго не отвечал, и Гудков решил, что тот отключился.

– Она была беременна. Если бы ребенок родился, он бы не был собственностью, его бы отдали отцу. Но брат к тому моменту уже совсем слетел с катушек. Ему захотелось посмотреть, насколько сильный у женщины материнский инстинкт… Я не могу. Не знаю, зачем начал. Нахер. Есть вещи, которые лучше не знать. Знание, которое ты не можешь отменить и отторгнуть. И в конце концов оно приживается и уродует тебя.

Гудков почувствовал прилив жадного любопытства, подхлестнувшего его самоуверенность.

– Думаю, справлюсь.

– Не справишься. Никто не справится, если он не конченный псих.

– И все же…

– Нет. Голова раскалывается. Завтра будет веселый день. Нужно выспаться.

– Погоди. А если меня заказали…?

– Что?

– Что дальше?

– Или тебя выкупят сразу, или покатают на карусели какое-то время.

Гудкова охватило странное чувство своей отрезанности от мира. Как будто он трехлетний младенец в теле взрослого, и не знает еще ни правил, ни законов этого мира, даже языка толком не знает. И в то же время что-то внутри мучительно доказывает ему обратное, и он обессилено носится внутри самого себя. Выискивая растерянное и забытое.

– Что такое карусель?

– Курс молодого бойца. Отправят тебя на пару недель на какую-нибудь стройку, или в публичный дом, или еще куда-нибудь. А могут просто подержать на рынке какое-то время, среди тех, кого не первый раз перепродают. Чтоб послушал их истории. Сбить спесь. Чтоб посмотрел, как живут обычные Славики, и когда тебя наконец выкупят хозяева, был верной перепуганной шавкой даже без ошейника. Еще вопросы будут?

– Нет. Спокойной ночи. И спасибо.

– Обращайтесь.

Гудков долго не мог уснуть, с ужасом представляя прелести "карусели" и то, что его хозяева могут оказаться такими же садистами, как семья Интеллигента. Или, что его никто не заказывал. Это пугало еще больше, ведь он может навсегда застрять в публичном доме – то, что это будет именно публичный дом, Гудков не сомневался. Что-что, а женщинам он всегда нравился. Прячась от мыслей и невыносимого храпа за стеной, Гудков накрыл голову подушкой.

Утром в камеру вошли санитары. Не церемонясь, они взяли кровь, мочу и мазок на венерические сначала у Интеллигента. Гудков панически боялся уколов в живот и озвучил готовность сделать все более естественным образом.

– Не дергайся, больнее будет, – рявкнул один из них и за горло прижал Гудкова к койке.

В предбаннике мини-тюрьмы стояли четверо знакомцев-таджиков. Их уже взвесили и обмерили, и они дожидались, пока то же самое сделают с Интеллигентом и Гудковым. Санитары толкнули одного к весам, второго к ростомеру. После – каждому выдали по герметичному сегментированному подносу с пайком и стаканчику с водой – вместо крышки он тоже был запаян полиэтиленовой пленкой.

– На еду три минуты.

Галеты, корытца с джемом и паштетом, булочка, яблоко. Все живо отодрали полиэтлен и, голодные, стали пихать в рот все разом. Гудков несколько раз едва не подавился, но от страха, что выкашляет всю еду, торопливо пробил крышку стакана пальцем и запил. Завтрак продлился не больше минуты.

Каждому выдали персональный чипированный браслет, напоминающий половину наручников.

За дверью "тюрьмы" их ждал спецтранспорт. Грузовой электромобиль с кузовом-клеткой.