— Азм есть царь! Я невинно убиенный государь-император Петр Федорович! Собственными руками его удавил за шейку! А ты, бродяга похотливый, самозванец!

— От самозванца слышу!

Глаза казака налились кровью. Оба претендента на императорский престол схватили кружки и дружно плеснули из них в лицо оппонента. От попадания жгучей жидкости на едва зажившие рубцы и без того изуродованного лица, Алехан озверел. И рыкнул во всю мощь легких, перекрыв царящий в корчме гвалт:

— Удавлю! Бей поганцев!

Однако направленный в лицо казака удар не достиг цели. Детинушка оказался ушлый, и в кулачных поединках знал толк. Самозванец уклонился от богатырской «распалины», и сам врезал Алехану по уцелевшему глазу. От боли Орлов заорал, а потом впал в безумную ярость, ведь мог лишиться возможности видеть. Он сграбастал казака за бороду, дернув на себя с ужасающей силой, распластав «Петра Федоровича» на столе. И навалился сверху, орудуя кулаками.

— Бей поганцев!

— Пся крев!

— Курва мац!

От сильного удара Алехан свалился на пол, и чудом закатился под стол. А вокруг закипели настоящие страсти — разгульный народец в захудалой корчме, видимо устал страдать похмельем. Так что яростный рык Орлова был услышан и правильно воспринят — поганцев следовало бить, причем нещадно, не жалея сил.

А так как народец тут был лихой, ко многим из которых лучше не поворачиваться спиной, а от всех прятать содержимое карманов, то не любящий законы. Совершенно к ним наплевательски относящийся, без всякого должного почтения. А потому призыв воспринял буквально — бей соседа сразу, иначе он успеет ударить тебя.

И началось!

И завертелось…

Алехан участия в развернувшийся баталии не принимал. Резонно рассудил бывший граф и генерал-майор, что ничем хорошим она для него не закончится. Слишком часто за последний год, его, признанного когда то в гвардии силача, били все кому не лень, спасало только оружие — шпагой Орлов владел мастерски.

Вот только сейчас оружие никто не применял, обходились всем что под руки попадало. По воздуху летали кувшины и блюда, находя неразумные головы — от ударов глиняные черепки разлетались по всему залу, подобно осколкам бомб. В ход пошли тяжелые табуретки и лавки, громкие крики стали прерываться болезными стонами и отчаянными хрипами. Последние Алехану сильно не понравились.

Он воевал с пруссаками, и ему часто доводилось слышать на поле боя, как хрипят умирающие. Особенно, когда пытаются вздохнуть в последний раз уходящей жизни.

— Шолом…

Голос пройдохи-шинкаря визгливо взлетел к прокопченному потолку и замер на высокой ноте — видимо хозяина кто-то прирезал за то отвратительное пойло, что тот выдавал за венгерское. Теперь не сможет дальше привычный гешефт делать — кто-то со старым евреем рассчитался острой сталью, а не серебром монеты.

Обиделся, видно!

Баталия была в самом разгаре, когда Алексей Григорьевич понял, что лучше покинуть поля спонтанной битвы, где каждый бился против всех. Лучше не дожидаться прихода стражи или прибытия русских казаков. И медленно пополз к выходу, стараясь уклониться от ног многочисленных бойцов, вступивших в поединки.

— Ох…

Хотя на Руси действовало правило, что лежащих не бьют, тут эта святая заповедь не работала — он дважды получал пинки башмаками. Но не обращал на боль внимания, охая и постанывая, продвигаясь к светлому проему, что зиял на месте вынесенной двери.

По пути разжился трофеями — подобрал чей-то кошелек, тяжелый по весу, кинжал в ножнах, и, прихваченный непонятно зачем, выбитый зуб. И, добравшись до вожделенного проема, вывалился в осеннюю промозглую погоду под капающий дождь.

— Твою мать!

Припадая на ногу, кособочась от сильной боли, прижимая ладонь к ребрам, бывший премьер майор лейб-гвардии Преображенского полка и любовник русской императрицы Екатерины Алексеевны, что не усидела на престоле, побежал к ближайшему леску.

Проломившись через поросль кустарника, Алехан подбежал к навесу, под которым высилась копна сена, и свалился без сил на пахучую траву. И с удивлением обнаружил, что сабля осталась при нем — радостно вздохнул. В Польше такое оружие считалось признаком шляхетского достоинства, а шпаги были не так сильно в ходу.

— Ты как, государь ампиратор?

За спиной раздался знакомый голос, донельзя ехидный. Но подобревший — видимо ушлый казак не был настроен продолжать битву «двух царей». И взглянув на него, повернувшись и охнув от боли, Алехан понял почему. Тот выглядел скверно — из бороды вырван клок, оба глаза в синих переливах, а на правой руке распухли окровавленные пальцы.