— Послушай, о чем он поет, Лисица, — склоняясь к моему лицу, говорит он.

Иван Дорн. «Школьное окно». Слушала. Знаю. Грустная песня, если задуматься о словах…

Глава 98

РОМАН

Как и обещал, по приезду на Рублевку, тут же «ворую» Лисицыну из собственного дома. Очень хочется провести время с ней наедине, а не среди шумной толпы гостей, коих созвала матушка.

Полдень, жара, и вот мы несемся по раскаленному асфальту навстречу ветру. Лисичка обнимает меня и то и дело радостно визжит, когда я начинаю ускоряться и петлять, обгоняя медленно плетущиеся автомобили.

Съезжаю с трассы и поворачиваю направо. Именно туда убегает проселочная дорога, ведущая к тому месту, которое я хочу ей показать. Пять минут спустя глушу мотоцикл и ищу глазами метку.

— Это здесь? — Лисицына снимает шлем и озирается по сторонам.

— Дальше пешком, — слезая с мотоцикла, сообщаю я, заприметив знак на дереве. — Нам туда. Идем?

— Да.

Я беру девчонку за руку и несколько секунд тупо откровенно ее разглядываю.

— Что?

— Красивая ты у меня, Лисичка…

Она качает головой, мило смущается и чуть сильнее сжимает пальчиками мою ладонь.

— Это платье так на тебя действует? — смеется.

Абсолютно не осознает насколько привлекательна. Сарафан еще этот… белый в красный горошек.

— Оно сидит на тебе отлично.

Убийственно хорошо я бы сказал. Мой взгляд скользит от изгиба оголенных плечей до стройных ножек, между тем ненадолго задержавшись на манящей ложбинке.

Как вообще мне выжить сегодня, кто-нибудь подскажет?

— Ром, я поймала себя на мысли, что мне нравится кататься с тобой на мотоцикле, — признается вдруг Алена, когда мы идем по извилистой тропинке, все больше углубляясь в лес.

— Да ну? — вскидываю бровь.

— Очень нравится! Невероятные ощущения, особенно когда едешь без шлема! — делится она со мной впечатлениями. — Волосы развеваются на ветру, мимо проносятся деревья и автомобили. Тревожно, боязно, но так волнительно! Внутри чувство свободы, легкости, и хочется, чтобы эти минуты длились вечно.

Отлично понимаю, о чем она говорит. Я свою жизнь без мотоцикла вообще не представляю.

— Помню нашу первую поездку, клянусь, ты была похожа на буратино! — не могу сдержать рвущийся наружу хохот, когда в памяти всплывает испуганное выражение ее лица, отражающее весь тот ужас, который она испытала, глядя на моего железного друга.

— Было очень страшно, Ром, и я жутко смущалась, потому что мне пришлось за тебя держаться, — откровенничает она.

— Ты так вцепилась в меня тогда. Ей богу, думал, что твои пальчики доберутся до самой печенки, — громко смеюсь, наслаждаясь тем, как она пуще прежнего заливается краской.

— Прости, просто я… очень нервничала.

— Лисицына, да ты хоть знаешь, сколько раз потом я вспоминал ту ночь?

— Вспоминал? — поворачивается ко мне и смотрит так, будто не верит. — Правда?

— Конечно, несмотря на то, что обстоятельства нашей встречи в моем доме были, мягко говоря, не очень.

Чувствую, как Алена напрягается, и сжимаю челюсти от внезапно нахлынувшей злости. Тот эпизод с ее похищением Абрамову я так и не простил. Да и вряд ли прощу когда-нибудь. Напугали девчонку…

— Забудешь такое! Ты меня тогда чуть не пристрелила, — прищуриваюсь и легонько толкаю ее плечом.

— Ну, нет, не так все было, — спорит Алена, качая головой.

— Ага, конечно, — хмыкаю я. — К счастью, шальная пуля продырявила деревянную рамку, а не мою голову!

— Ты был такой самоуверенный. Тебе не было страшно? — спрашивает она, глядя на меня с явным беспокойством.

Подсознание подбрасывает весьма яркую картинку: моя спальня, Лисицына в нижнем белье и с пистолетом в руках: мокрая до нитки, с ног до головы в пейнтбольной краске.

— Честно? — убираю ветку в сторону, чтобы она могла пройти. — Я был слишком шокирован твоим внешним видом для того, чтобы думать про пушку, направленную мне в лоб.

— Однако ты рассказал про нее много чего интересного! — ухмыляется она.

— Это просто поплывший мозг на автомате сработал.

— Интересно, если бы всего этого не произошло, — предполагает задумчиво, — как бы дальше у нас с тобой все сложилось?

— Кто знает, — жму плечом. — А если серьезно, для меня все изменилось тогда, когда я увидел на твоем теле синяки и следы от ремня. Так мерзко и противно стало… Потом пневмония, больница. Гадко было на душе.