Направляется к выходу, обувается и исчезает за дверью, а мы с Ульяной принимаемся на пару нянчиться с Мишкой. Веселим его, поем ему песенку чебурашки, однако не проходит и несколько минут, как малыш начинает плакать. То ли ему не нравится мой голос, то ли я ему просто надоела. И как назло нигде не могу найти соску, которую он, очевидно, требует.

Кладу Мишу в колыбель и прошу Ульяну легонько покачать его, сама же отправляюсь на поиски нужной вещицы. Чтобы не тревожить Марину Максимовну, решаю попросить помощи у домработницы. Уже иду по коридору, собираясь спуститься вниз, когда невольно слышу обрывки эмоционального разговора.

Рома?

Знаю, подслушивать нехорошо, но все-таки там прозвучало и мое имя, так что… имею, наверное, право. Тихонько крадусь вдоль стены и замираю недалеко от кабинета Сергея Владимировича. Сначала они обсуждают детали поездки в Германию, оказывается, на завтра уже куплены билеты, а затем разговор перетекает в иное русло.

— Как она?

— Как человек, который не дружит с головой, — без особого энтузиазма отвечает Рома.

— Что говорят врачи? — спрашивает Марина Максимовна.

— Это же психушка, хоть и частная, говорят, что она больна.

— Бедная девочка, — грустно комментирует она. — Так жаль.

— Жаль? — переспрашивает он возмущенно. — Жаль Алену, которая по итогу пострадала на фоне нашего расставания. Да и вообще, мам, съехавшая кукуха Вероники не является оправданием тех поступков, которые она совершила.

— Разумеется, но не будь столь категоричен. Она ведь не понимала, что делает.

— Все, я не хочу разговаривать на эту тему. Вы меня позвали явно не о состоянии Вероники поболтать…

Слышу, как работает принтер.

— Да, ты прав, мы бы хотели поговорить насчет Роттердама.

— Дядь Сереж, опять двадцать пять, все сказал уже! — Рома начинает выходить из себя.

— Ты меня сейчас очень расстраиваешь, — вздыхает Сергей.

— Я не хочу туда поступать.

— Что значит не хочу? Да ты хоть понимаешь, какой там конкурс?! Тебя выбрали из тысячи, предлагают стипендию.

— Да плевать мне на это ваше европейское образование! — громко сообщает парень.

— Ром, сынок, послушай, — голос его матери полон волнения. — Это же такие перспективы, ты задумайся хоть на минуту!

— Мать, вы глухие, что ли? У меня другие планы, неужели не ясно?

— Так просвети нас о своих планах! — недовольно произносит мужчина.

— С Европой они ну вообще никак не связаны! Я никуда не поеду, это исключено, — в голосе Романа звенит металл, уступать он явно не собирается.

— А с чем связаны? — интересуется Марина Максимовна, судя по всему, еле сдерживая слезы.

— Не с чем, а с кем, — поправляет ее муж. — Давай, озвучь матери то, что сказал мне на днях. Как я понимаю, причина в этом?

Беркутов-младший вздыхает так, словно у него заканчивается терпение.

— Сначала мы с Лисицыной поженимся. В сентябре, — поясняет он.

— Что?

У меня такой же вопрос, ведь ничего подобного мы не обсуждали.

— Ром, — теперь в голосе Марины Максимовны отражается явственная паника. — Тебе восемнадцать, какая женитьба, дорогой?

— Обычная, какая, — невозмутимо поясняет он. — Я заберу Алену к себе. Если хотите лишить меня квартиры, окей, у меня есть возможность снять нам другую.

Я слушаю его и не могу даже пошевелиться. С одной стороны, мне очень приятно, что в отношении меня он настроен вот так серьезно, но с другой… разве не должны подобные решения обсуждаться совместно?

— А что за срочность, дорогой? К чему такая спешка?

— К чему спешка? — он даже не пытается скрыть раздражение. — К тому, что хватит с нее черной полосы!

— Но сейчас ведь обстановка дома наладилась, — осторожно замечает женщина.

— Да? Ну пойди посмотри, чем занята в саду ее мать. Десять минут назад я застал ее в компании бутылки бренди, которую она наотрез отказалась мне отдавать. Еще и матом трехэтажным меня обложила, обвинив во всех смертных грехах.

У меня внутри все холодеет от ужаса. Нет… только не это. Все ведь было так хорошо!

— Рома, я прошу тебя, не пори горячку.

— Да какая горячка? Я люблю эту девчонку и хочу, чтобы она была со мной. Чихал я на все остальное.

— Что за навязчивая идея? — отчаяние его матери ощущается даже здесь.

— Подожди, Марин. Роман, позволь тогда полюбопытствовать, — спокойно вмешивается в диалог матери и сына Сергей. — Предположим: сыграли свадьбу, съехались, дальше-то что? Ты ведь думал об этом?