Она останавливается и тянет меня за руку к себе, вынуждая тем самым подойти ближе. Обнимает за шею, и какое-то время мы просто молчим, слушая истошное щебетание птиц.

— Ален, прости меня, пожалуйста, — говорю я ей, закрывая глаза. — За букет из денег, за ведро, за лестницу, за ту ночь в моем доме, за все… Прости.

— Ром, сколько можно извиняться, все это уже неважно, — гладит меня по спине, трется носом о щеку.

— Нет, важно… По отношению к тебе я вел себя как конченный урод. Знаю, это всего лишь слова, но мне очень стыдно за то, что я позволял себе.

— Это уже не имеет никакого значения. Хватит мучить себя прошлым. Далеко нам еще идти?

— Нет, мы уже совсем рядом.

— А там у тебя что? — кивает на рюкзак. Перевела тему, конечно же.

— Все, что нам понадобится для пикника.

— То есть это очередное свидание? — хитро улыбается, и на душе у меня сразу становится теплее.

— Оно самое.

Некоторое время спустя мы выходим на земляничную поляну, расположенную неподалеку от реки.

— Как красиво! — Алена окидывает восхищенным взглядом наше пристанище на пару ближайших часов. — Ром, смотри сколько здесь земляники!

— Я же говорил тебе, — срываю несколько ягод и закидываю в рот. — Она, кстати, очень вкусная.

— Ты уже привозил сюда кого-то? — старается, чтобы этот вопрос прозвучал равнодушно, но меня не провести.

— Да.

Отслеживаю реакцию. Хоть она и силится не подать вида, но от меня не укрывается тот факт, что мой ответ ее задел и расстроил.

— Савелия привозил, — не могу сдержать довольную улыбку. Приятно чувствовать, что Лисицына меня ревнует. Вон сразу снова расцвела после моих пояснений.

У раскидистого дерева ставлю на траву пухлый рюкзак. Извлекаю из него тонкий плед, бутылку воды и нехитрый запас провизии.

— А ты серьезно подготовился, — подмигивает мне и помогает расстелить одеяло.

Снимает кеды и садится, вытягивая перед собой длинные ноги. Я располагаюсь рядом, и пока она осматривает поляну, наблюдаю за тем, как лучи солнца, пробивающиеся сквозь пушистые зеленые ветви, ласкают белоснежную кожу ее ключиц.

— Ром, не обижайся, пожалуйста, на маму, — произносит она виноватым тоном, поворачиваясь ко мне.

— Твоя мать явно меня недолюбливает, не отрицай, — хмыкаю я.

— Дело не в тебе. Ты ведь и сам знаешь, почему она так себя ведет.

— Мне все равно, Ален, — прислоняюсь спиной к широкому стволу дерева.

— Я так рада, что мама не пьет… Бесконечно благодарна Марине Максимовне за помощь.

— Дальше все зависит только от нее самой, ты же понимаешь? Твоя мать либо оставит алкоголь в прошлом, либо снова к нему вернется.

— Понимаю… и надеюсь, что она справится, хотя бы ради Ульяны. Сестра так счастлива! Знаешь, просто оттого, что она может гулять с ней, разговаривать, смеяться. Наконец-то впервые за несколько лет ребенок почувствовал себя нужным. Пусть бы так все и осталось!

— Дай бог, Ален…

Глажу ее по волосам и вспоминаю, чего стоило моей матери отправить Екатерину на принудительное лечение. И нет, речь не о деньгах. Сложность в том, что очень трудно повлиять на человека, который не хочет выбираться из той ямы, в которой оказался по собственной воле. Алена не знает, но Лисицына-старшая не раз срывалась во время лечения. Однажды даже пыталась сбежать из клиники, устроив там целое шоу. Такую истерику закатила, что персонал до сих пор в шоке.

— Лиса, мне надо тебе кое-что сказать.

— М? — она кладет голову мне на грудь и я дотрагиваюсь губами до ее лба.

— Савелию стало хуже…

Больно произносить эти слова, но, к сожалению, от правды, жалящей внутренности, никуда не деться. Жалко мелкого до невозможного! Душа в клочья, когда я смотрю на то, как он мучается.

— Бедный мальчик…

— Мать сейчас занимается Мишей, у Сергея горят контракты, не вырваться на этой неделе.

— Брата в Германию повезешь ты? — она рисует пальчиком незамысловатые узоры на моей руке. Сама догадалась.

— Да. Решили ехать туда, там хотя бы есть связи. Поеду, оформимся в клинику и пройдем обследование. Потом меня сменит Серега. Думаю, как раз к выпускному и вернусь.

Мы молчим, и молчание это тягостное, наполненное острыми переживаниями, тревогой и болью.

— С ним ведь все будет хорошо? — ее голос дрожит, и в этот момент у меня самого будто расплавленный жидкий свинец разливается под ребрами.

— Надеюсь, что да. Порой только и остается, что уповать на удачу. Слушай, Ален, — прочищаю горло, — хотел отдать потом, но сегодня передумал. Покоя не даст точно.