— И всё же. — брюнет не хотел оставлять поставленный им вопрос открытым, потому нетерпеливо продолжил. — Вам, достопочтенный Герцог, ведомо прилично информации, и вы могли бы рассказать обо всём прямо, без утаек, без загадок и лукавых помыслов. Но почему-то предпочитаете вести свою игру, хотя, казалось бы, нам обоим выгодно справиться с масками как можно скорее. Может, конечно, дело-то в совершенно другом и выгодно это только мне, а вам лишь поразвлекаться надлежит, аль не прав я? — Стеф сам от себя не ожидал подобной манерности в собственной речи, но раз торгаш любит театр, можно и подыграть.

Однако, обвинения Герцога ничуть не выбили из колеи. Он засмеялся, как Чеширский Кот и похлопал в пухлые ладони.

— Смешно, мой дорогой друг, очень смешно. Говорила ли госпожа Даниэла, что с чувством юмора у вас всё чудесно?

Молодой человек гневно стиснул челюстью и поджал губы, а кулаки непроизвольно сжались настолько сильно, что хрустнули костяшки. Он ничего против торгаша не имел, ненависти к нему не испытывал, но двоякое поведение громадного мужичка невероятно сильно злило.

— Герцог, я не питаю к вам неприязни, да и симпатии как-то, если честно, тоже, но давайте продолжим беседу о деле. — Стеф поправил свой двойной чёрный каскад, потёр лоб двумя пальцами и немного успокоился. — У кого нужно “хорошенько” попросить ключ от выхода во двор? У Даны? У Леди Димитреску? Как вы себе это представляете? Мне лучше сразу в петлю лезть!

— Я не называл конкретных имён, Стефан. — лавочник откинулся на спинку маленького, особенно по сравнению с ним, стульчика и взял со стола серебряную монету. — Уверен, что в замке есть ещё чистые души, захотевшие вам помочь. Просто нужно присмотреться. — он держал блестяще-белый лей между большим и указательным пальцем и рассматривал местную валюту так, словно проверял на подлинность.

Брюнет ничего не ответил. Не было никаких сомнений, что помощи здесь больше не от кого ждать и разговор опять свернулся не туда. Он начал уставать от их бессмысленной беседы.

— Я…это напрасно. — молодой человек вздохнул и встал со стула, на котором всё время сидел, оперевшись локтями на перевернутую к нему спинку. — У меня нет союзников, помогать не станет никто. Если я готов рисковать, то камеристки точно нет. Простите, Герцог, но я хочу отдохнуть сейчас. — Стефан развернул своё сиденье обратно, склонил голову на прощанье и готовился было выйти за пределы комнаты торговца.

— Если вы чего-то не замечете — не означает, что этого нет. Вы слишком часто и долго находитесь среди дочерей Леди Димитреску, упуская важные детали, способные послужить поддержкой для такого опасного задания. Простите, дорогой друг, но вам надобно быть внимательнее, сомневаюсь, что развлечения с юными хозяйками принесут вам желанную свободу, а вот люди, оказавшие в том же положении — вполне. Задумайтесь. — лавочник обеспокоенно вдохнул травянистый дым дорогой сигары, выглядел он сейчас немного огорчённым, потеряв ту задорность в голосе.

Молодой человек снова лишил Герцога своего ответа. Он немного помедлил, прежде чем покинуть лавочку, но всё же вышел за дверь, демонстративно хлопнув ею. В голове прочно засели слова о долгом времяпровождении с тремя сёстрами, и интонация, с которой об этом излагал толстяк, немного напрягла. Откуда ему, в конце концов, известно о таком? Да и неужели есть какая-то разница? Вспомнив о своих сомнениях, Стеф нашёл разгадку: чем чаще он находится с кем-либо из девушек, тем сильнее колеблется с продвижением плана, а это, стоит понимать, беспокоит торгаша не меньше. Однако, не ему его осуждать и переживать ни к чему.

Парень помассировал шею и устало вздохнул. Идти, кроме как в свою ночную кладовку, никуда не представлялось возможным. Не было ни малейшей идеи, каким образом провернуть аферу с выходом во внутренний двор, а просить помощи у камеристок — верх глупости. Если в этом и заключалась ловушка Герцога, что глупый деревенский парнишка побежит к верным служанкам, по одному только слову богатенького купца, обещавшего безвозмездно помочь, просить открыть дверь, за которую выходить строго настрого запрещено, отчего может последовать суровое наказание, то дела у Стефана определённо плохи.

Из тревожных мыслей брюнета выбил горький девичий плач. Жалобный стон и захлёбывание собственными слезами доносились со стороны главного зала, а точнее из-под самой лестницы. Стеф мигом помчался туда. Что могло произойти такого, способное довести хозяек замка до рыдания? Возможно ли это вообще, раз уж на то пошло? Когда брюнет добежал до небольшого пространства под лестницей, его взору предстала неприятная картина: зарёванная камеристка, с красными опухшими от солёной влаги глазами, сидела прислонившись, обняв колени, к стеночке. Её левая рука кровоточила от самого плеча, алая жидкость медленно стекала по конечности, пачкая чёрный рукав и белоснежный фартук. Льющиеся ручьём слезы стали причиной прерывистого дыхания, девушка не могла наполнить лёгкие кислородом, от чего дышать становилось очень трудно.