— Необязательно. Дождитесь второго триместра.

Любимый кивает своим мыслям: беременной невестой никого не удивишь даже в такой консервативной стае, как наша. А вот ребенок, рожденный вне брака, совершенно точно вызовет скандал.

— Хорошо, отлично, — в голосе жениха слышится облегчение.

Хлоя отворачивается, чтобы поправить висящие над камином сухие травы, и этот жест — вежливый способ сказать гостям: «Вам пора».

— Духи пока молчат, не позволяют разглядеть пол ребенка, — настигает нас на пороге. Шаманка по-прежнему стоит к нам спиной. В открытом дверном проеме мы видим, как она снимает с веревки высушенные пучки кодры, вероятно, для того, чтобы истолочь в порошок для будущих зелий. — Через неделю-другую попробуем спросить еще раз. Не хотите сделать это в присутствии родственников? Многие желают разделить свою радость с близкими.

— Мы подумаем, — Гор затворяет дверь, отсекая меня от сладковатого запаха ладана, что идет из домика шаманки.

— Какое снадобье ты покупал у Хлои? — спрашиваю я, спускаясь с крыльца по лестнице. Рука Гора приятно греет мою ладонь. Притихший ветер ерошит волосы.

Жених хмурится. Возможно, подбирает слова или думает, как аккуратнее сменить тему, но в конце концов со вздохом говорит:

— Зелье, повышающее мужскую фертильность. Хлоя обещала помочь после того, как…

Я молчу, не решаясь спугнуть порыв откровенности. Даже невольно задерживаю дыхание.

— Помнишь ту стычку с койотами?

— Да. Тебя тогда задело проклятием.

Самые страшные две недели в моей жизни: Гор висел на волоске от смерти.

— Ну так вот, у него были последствия.

Гор поджимает губы, и до машины, припаркованной за кустами терновника, мы идем молча.

Глава 17

Наверное, я плохая дочь, потому что навещаю родителей не чаще двух раз в месяц. Сегодня один из таких дней, и я стою на пороге отцовского дома с неприятным чувством, будто готовлюсь сдавать экзамен. Палец давит на кнопку дверного звонка. Короткое внушительное «дин-дон» сменяется шелестом приближающихся шагов, и каждая мышца моего тела напрягается. В голове зреет крамольная мысль о побеге. Прежде чем в уши врезается скрежет отпирающегося замка, я успеваю десятки раз представить себя садящейся обратно в машину или удаляющейся от родительского дома пешком в густых вечерних сумерках. Но кнопка звонка нажата, путь назад отрезан. Дверь открывается, и губы складываются в привычную натянутую улыбку. Как всегда, на пороге меня встречает мать. Как всегда, глаза напротив отражают немой вопрос.

Наши ожидания оправдались?

Сегодня отец задерживается на работе допоздна, и в большом коттедже, полном гулкого эха, мы с матерью одни. Сидим на кухне в тусклом свете настольной лампы. Взгляд Мурены не отрывается от кольца на моей руке, от крупного, вызывающего бриллианта, продав который можно накормить маленький городок.

— Ты заслужила это, — улыбается мать и зачарованно рассматривает камень в центре тонкого ободка платины. Хочется убрать ладонь под стол, спрятать от чужого пристального взгляда. — Значит, скоро свадьба?

Я киваю и упорно молчу о своей беременности. Уверена, мать сразу решит, что женить на себе Гора я смогла только с помощью пуза. Даже, вероятно, подумает, что залетела я специально. И несомненно, одобрит столь хитрый ход. Почему-то от этого становится противно вдвойне.

— Ты молодец, — говорит Мурена, подтверждая мои мысли. — Умница, девочка. Справилась, выдержала. Проявила терпение — и обеспечила себя на всю жизнь. Теперь скорее роди ребеночка и сможешь ни о чем не волноваться.

Я все-таки опускаю руки под стол и судорожно переплетаю пальцы.

— Только представь: ты будешь жить в поселке среди своих, — Мурена подливает мне чай. — Среди оборотней. Не надо осторожничать, скрывать свою природу, притворяться человеком — мечта! Авалонский лес… он ведь питает волков, наполняет силой, энергией. Может… — на лице матери появляется мечтательное выражение, — может… Освальд и нам с отцом позволит переехать в поселок? Как считаешь?

Я пожимаю плечами, разглядывая свои сцепленные на коленях пальцы.

— Поговори с ним. После свадьбы. О, предки, моя дочь однажды станет первой самкой стаи. Моя дочь! Первой самкой стаи! И мы с Барри поселимся в Авалонском лесу.

Ты ведь оправдаешь наши надежды?

— Извини, я… мне надо…

Я отлучаюсь, чтобы умыть пылающее лицо холодной водой, и, только склонившись над раковиной, понимаю, насколько повезло мне именно сейчас направиться к ближайшей уборной. Впервые с тех пор, как становится известно о моей беременности, меня настигает приступ токсикоза. Отчего-то вечерний, а не утренний.

Закончив свои дела, я возвращаюсь в кухню, к матери, к неприятному разговору. В темных окнах, как в зеркале, отражаются стол и придвинутые к нему стулья.

Родительский дом большой, ухоженный, с аккуратным палисадником и заброшенной игровой площадкой на заднем дворе, оставшейся со времен моего детства. По человеческим меркам наша семья зажиточная. Люди уважают Барри Карвелла — мелкого бизнесмена, владельца лучшей булочной в городе. Но для стаи все достижения моего отца ничтожны. Среди оборотней он никто, дзета, лишенный магической силы, отлученный от леса. Могу ли я винить родителей в желании подняться по социальной лестнице, занять на ней более высокую ступень? Любой волк мечтает жить в Авалонской чаще. Для матери и отца я — единственный шанс исполнить эту мечту.