Приподнятая бровь. Очень высоко приподнятая бровь и взгляд такой — тёмный, опасный, исподлобья, так красноречиво предлагающий очень и очень хорошо подумать.

— Хорошо-хорошо, — якобы уступает Леся, исправляясь — такой с непослушными волосами. Мы о нём говорим?

— Теперь, да.

Подруга молчит целую секунду.

— Нет, я разговаривала с парнем, который не знает про расчёски.

Мы обе хохочем, как ненормальный, изредка друг на друга пришикивая, с напоминанием, что сейчас ночь. А когда замолкаем, я вытираю слёзы и шумно перевожу дыхание, чтобы отпустило живот от спазма. Некоторое время стоит тишина, будто мы отходим от чего-то тяжёлого, но на самом деле мы просто возвращаемся в мрачную, тоскливую реальность, полную скорби и слёз.

— А ещё он рассказал, что сделали для тебя твои родители, — Леся произносит слова тихо и как-то аккуратно, но её голос всё равно, как холодное лезвие по сердцу.

Меня как будто окунают в прорубь, силой вытаскивая из тёплого и уютного места. Я не хочу касаться этой части, разговаривать про то, чем они жертвовали и какую в итоге цену им пришлось за своё решение заплатить. Я пока не готова. Но Леся… Она бы не была моей подругой, если бы не знала про меня такие вещи, о которых я и сама порой не догадываюсь.

— Они были классными, — говорит она, быстро переключая разговор, и я слышу в её голосе улыбку. — Весь класс мечтал заполучить себе такую маму, как у тебя. Особенно после того, как мы ночевали у тебя, а утром в школе рассказывали, что она придумывала на наши мини-девичники. Торт в два часа ночи, прямо из коробки и прямо в постели, эксперименты с покраской одежды, матрасы на лестнице, после просмотра «Дневники принцессы», — продолжает Леся, и уголки моих губ приподнимаются, но это не улыбка. В глазах стоят слёзы, как и у подруги они слышны в голосе, когда она продолжает: — Боги, я ей рассказывала обо всех своих свиданиях и плакалась, когда шло что-то не так, а она всегда доставала из морозилки мороженное и усаживала нас в гостиной смотреть какую-нибудь комедию, чтобы это всё забылось, — слова тонут в очередном всхлипе, а когда Леся переводит дыхание, она неожиданно посмеивается. — Ну и отстойная я подруга у тебя, вместо того, чтобы прибадривать тебя, я лишь сильнее загнала нас в истерику.

Мы обе легко смеёмся сквозь слёзы, хотя внутри образовалась по ощущениям гигантская воронка боли, от которой хочется выть навзрыд. Я пытаюсь улыбаться, поудобнее устраиваясь на подушке.

— Нам просто нужна хорошая комедия, — шепчу обессиленным голосом, боясь, что он в любую секунду сорвётся на плач.

Я держусь. Хотя и перед глазами стоит вся моя жизнь с единственной неотъемлемой вещью в ней — улыбка мамы.

Леся нащупывает на тумбочке телефон и загружает на нём фильм, а через полтора часа мы обе засыпаем. Правда, мой сон совсем короткий. Когда в очередной раз открываю глаза за окнами всё ещё темно, хотя на часах время близиться к утру. Мне не требуется долго размышлять, это решение я приняла ещё пока смотрела фильм, хотя возможно, ещё и вчера, когда поняла, что Виталий остаётся в нашем доме. Софии его показывать, очевидно, не рекомендуется, а основная часть народа здесь. Единственная проблема — это остаться бесшумной. По крайней мере, пока не доберусь до него.

Аккуратно выбираюсь из-под Лесиной руки и тихо крадусь до двери. Когда приоткрываю её, ещё с минуту стою на пороге и прислушиваюсь к звукам — идеальная тишина. И очень опасная, учитывая, что пройти незамеченной ни для кого, точно попробовать пробраться по минному полю. Другой вопрос, а что я теряю? Кроме возможности ничего, которой у меня так и так не будет, если совсем не рискну.

Дверь оставляю открытой, любой лишний звук играет против меня, а ступени, слава богу, здесь не скрипят. В конце концов, мог же кто-то просто захотеть ночью воды? Именно этим я собираюсь прикрыться, если меня поймают раньше, чем поверну к подвальному помещению. Я не исследовала этот дом, да даже ни разу по нему толком не проходила, но меня ведут инстинкты, и они абсолютно не подводят меня, пока…

— Его там нет, — внезапно звучит сбоку, и у меня буквально подпрыгивает сердце к самому сердцу.

Твою…

Глаза широко распахнуты, рука на груди, вероятнее всего, чтобы подстраховаться и не дать «испугавшемуся» из неё сбежать, а я сама застываю в проёме, ведущему в подвал.

Поворачиваться мне не нужно, чтобы узнать, кто решил полунатить вместе со мной, в конце концов его голос я узнаю даже лишившись девяноста девяти процентов слуха.

— Твоих рук дело? — спрашиваю, когда сердцебиение немного приходит в норму, а голос уже не настолько предательски эмоциональный, чтобы звучать сухо и равнодушно.

Хотя внутри меня всё клокочет от злости.

Алек не спешит отвечать, стоя в своей любимой позе у соседнего проема, ведущего в кухню, он пристально изучает моё лицо. Расслабленно на первый взгляд, но его выдают напряжённые плечи. Слишком ровные. И слишком серьёзные глаза, которые сливаются с темнотой, окружающей нас.

— И что бы ты сделала, если бы он был там?

Я зеркалю его позу, складывая руки на груди и чуть наклоняя голову.

— Вопрос на вопрос? — приподняв бровь, парирую я, и Алек хмурится, не понимая улыбки на моих губах. — Ответ на ответ.

Это вызывает у него удивлённую усмешку, но он явно оценивает такой ход.

— Твоя задумка была написана на лице, как только она пришла к тебе в голову. Я ещё вчера сказал Марко, убрать Виталия подальше от тебя.

Мои зубы скрипят, но я это прикрываю фальшивой улыбкой.

— Тогда мой ответ тебе не нужен, раз ты и так всегда обо всём всё знаешь.

Я тут же собираюсь уйти, чувствуя, как гнев раскаляет меня, делая заведённой и не способной удерживать эмоции, но внезапно моё запястье оказывается в руке Алека, когда пытаюсь пройти мимо него.