Окончательно службу прервало его самоуправство в случае с натовским генералом.

Какое-то время Жабин скрывался в глубоком подполье. До широкой публики лишь изредка доходили записи его речей. В подпольных типографиях печатались его брошюры и книги. Они же распространялись через Интернет. До его людей чаще всего доходили только приказы Жабина. Самого его видели очень немногие.

Сивков был не только бравым разведчиком и патриотом. Он был великим теоретиком, философом и пророком.

Постоянно в Сети всплывали видео с его речами: он говорил о мировом правительстве и угнетении русского народа, о том, что надо увеличить население России до пятисот миллионов человек, о военной стратегии и нравственности.

Жабин был очень нравственным человеком. По крайней мере, он много рассуждал о нравственности.

Он жил в бедности, приняв обет вечного поста. Он считал злом всякий разврат и насилие, не уважал расистов и тех, кто называет иностранцев чурками. Он верил в Бога и чтил христианские заповеди, мечтал об объединении католичества и православия. Он ненавидел язычество и американский империализм.

Словом, он был очень хорошим человеком.

Именно в «Общество тёмной воды» и вступил Денис.

Впрочем, к Денису мы ещё вернёмся. Сейчас надо поговорить о некоторых других участниках событий.

Глава третья. Жара в Мариуполе.

Сашка рос хорошим мальчиком. По крайней мере безотказным.

Ещё когда он был маленький, его семья переехала из Батайска в Мариуполь. Мать вышла замуж за украинца, а он не захотел перебираться в краснодарскую глушь. Сашка помнил, как они ехали на новенькой «Ладе Ларгус» по бескрайней раскалённой пустыне. Украинец рассказывал, что когда-то давно здесь была степь: тут трава росла, потом люди стали и хлеб выращивать, тут и уголь добывали. Всё это давно закончилось. Речушки высохли, ручьи тем более. Степь засохла, чернозём унесло ветром. Солончаки продвигались от моря на север. Где росли травы, а в них селились птицы, там теперь был лишь песок да высохшая глина. На много километров на север и на юг тут не было ничего: только голая, беловато-серая земля, на которой местами росла какая-то колючка, да такое же белое и горячее Солнце на тускло-голубоватом небосводе. Неприятные ощущения вызывал этот тусклый цвет небес в Донбассе. Ощущение было, что небо это нарисованное: нарисовали его на фанере, как для декораций к детскому спектаклю, а теперь оно выцвело и стало таким вот противным и будто постаревшим. Что-то жуткое было в нём.

Трава какая-то пожухлая, тусклое небо, жара, солончак на горизонте наступает и бело-голубая дымка где-то вдали. Так и ехал Сашка на старой «Ладе» с открытыми окнами под палящим солнцем и вдыхал солёную пыль этого одновременно залитого светом и при этом очень мрачного места. Они ехали по узкому шоссе, укрытому даже не посеревшим, а прямо подлетевшем от песка асфальтом. Его много лет не ремонтировали: на дороге было лишь две полосы, асфальт давным-давно не меняли, он везде потрескался, пророс степными травами и кустами, которые потом увяли. Местами дорога перекрывалась и превращалась в тропу. То и дело рядом с ней встречались воронки от бомб, сгоревшие и раскуроченные бронеавтомобили, брошенные военными ржаветь под горячим как печка небом. Кое-где воронки встречались и на самой дороге. Где-то шоссе перегораживались осыпавшиеся траншеи и полуразрушенные укрепления из песка и брёвен.

Так они и приехали в Мариуполь.

Жизнь там была гедонистична и при этом уныла. Как, собственно, и в любом русском или украинском городе на черноморском побережье.

Сашка пошёл в местную школу и вырос при фашистом режиме, хотя сам фашистом, слава богу, не стал. Жили все очень плохо. Вообще город жил плохо. И сам город был плохой. Одна дрянь в нём была.

Вялая, тягучая и липкая, как ядовитый мёд, война тянулась уже много лет. Особых боевых действий давно не велось, не считая редких обострений, которые случались у политиков где-то раз в год или полтора. Но можно подумать, войны нынче ведутся для того, чтобы в них победить? Это не так, разумеется.

Хотя война была далеко, на деле она была близко. Но это была другая война: тихая и незаметная война местного населения против армии своей страны, которая внезапно оказалась оккупационной армией.

Нигде вроде не стреляли, но в городе было полно солдат. Их было невероятно много. Они были просто повсюду: солдаты, пушки, мешки с песком, комендантские будки и тому подобная мишура. Солдаты, вечно пьяные и упоротые, по двое, по трое, а по вечерам и большими кучами сновали по городу все обвешанные бронежилетами, гранатами, штык-ножами и ещё какой-то дрянью. В руках у них были либо калаши, либо какие-то американские винтовки с оптическими прицелами. Зачем это им нужно было в городе, где почти не стреляют?

Улицы перегораживали мешки с песком, ежи и мотки колючей проволоки. Прохожие не замечали их: он огибали, оплывали наскоро возведённые баррикады, перешагивали через колючку и в целом смотрели на это дело равнодушно.

Солдат боялись. Они вечно вытворяли всякую дичь. Нажирались прямо в караулах, а уж когда были свободны, вообще ни в чем себе не отказывали. Они кололи себе в вены бог знает что, постоянно дрались друг с другом и с простыми жителями, били витрины, ломали урны, обносили магазины. То и дело в новостях проскальзывали новости, что какой-то солдат разбил витрину винной лавки, убил продавщицу, затем напился и пустил себе пулю в лоб. Солдаты насиловали даже друг друга, не говоря уже обо всех остальных. Они постоянно ссорились, стреляли в друг друга, а если не ладили с местными, то и в них. Кто-то потом попадал под трибунал и становился к стене или отправлялся в тюрягу на пожизненное. Некоторые кончали с собой, не дожидаясь финала. Кому-то всё сходило с рук.

Но в основном город жил нормально, только очень плохо.

Это был совсем не страшный город. Это был унылый город. Унылый город-нытик, населённый обычными постсоветскими нытиками. Обычный постсоветский город. В то же время это был город-гедонист, но при этом чернушный, а не декадентский. Это был город нищих гедонистов, которые ненавидят и себя, и свой город, и бедных, и богатых, и всю жизнь вокруг них. Это был город людей, которые проходя по набережной обязательно постараются хоть раз плюнуть в море: дескать, что оно такое голубое и красивое? Так ему и надо за то, что оно красивое и живое! Это был город людей, которые больше всего на свете ненавидели жизнь. Их послушаешь, – так в жизни вообще ничего хорошего нет. Тем не менее, эти люди удивительным образом держались за эту самую ненавидимую ими жизнь.