Вскоре после этого интерес к сексу я полностью потерял и больше и не занимался. С тех пор я целиком отдался служению Родине и Революции. В этом служении с тех пор я находил высшее наслаждение.

***

Это ужасно. Честно скажу: это просто ужас. Даже не знаю, как вам лучше об этом рассказать.

Понимаете, я скорее всего не успею по-нормальному закончить эту книгу. То есть как-нибудь я её в любом случае закончить успею, но вот так, чтоб сделать это хорошо, – нет.

Придётся поэтому торопить события.

Сначала я хотел растянуть книгу ещё на два или три тома, но теперь понимаю, что это невозможно. У меня просто не будет времени обо всём написать. Так что теперь буду писать лишь о самом главном, о самых важных событиях.

Благость, таких важных идеологических моментов, вроде посещения квартиры Сони Барнаш или тониной вечеринки, – дальше уже практически не будет. Надеюсь.

Ладно, довольно распотягивать. Перейдём к делу.

Шестой класс закончился. Началось лето. Это было обычное подростковое лето…

Боже, ну и чушь я пишу!

Ничуть это лето было не обычным. Да и не таким уж подростковым оно было.

Короче, рассказываю, как было.

Обычно я вставал в четыре или пять утра, умывался, варил себе крепкий кофе и садился читать или писать.

Кофе был очень крепкий, я вам скажу. Вы бы, наверное, не смогли такой пить. Я варил его из молотых кофейных зёрен в турке. Варил долго и хорошо. А сами зёрна были кенийские.

Отец этот кофе из командировки привёз.

Боже, до чего крепкий был кофе! Жуть просто. Зрачки от него становились точно бильярдные шары. Это было ужасно.

Я выпивал с утра обычно семь или восемь чашек такого кофе. Ничего удивительного в этом не было. Я спал тогда не более четырёх часов в сутки. Я искренне считал, что летом нужно работать, а не бездельничать. Я не мог позволить себе спать до обеда (хотя и очень хотел).

Итак, вставал я рано, пил кофе и садился работать. И работал я так… Да обычно часов до двенадцати, а иногда и до часу дня. Только тогда я садился завтракать. До этого к пище не притрагивался вовсе.

Я помню эти чудные мгновения… Нет, не еду, а то, что было до неё. Спокойные утренние часы, когда я спокойно мог заниматься своими делами, и никто меня не трогал.

Я помню, как я выходил в светлую гостиную нашей квартиры.

Окна там выходили на юг, и я мог видеть вышки Москва-Сити.

Я открывал окно и наблюдал за тем, как огромное алое Солнце медленно выкатывалось из-за горизонта, поднималось над башнями, а затем и над всем городом. Солнечный свет заливал собой мосты и железнодорожные перегоны, руины промзон и узкие тёмные улочки. Всё это было божественно.

С улицы доносился редкий грохот проезжавших неподалёку автомобилей. Проходили под окнами идущие на смену рабочие. Стучали своими кирками укладчики дорог. Тёплый летний ветер приносил с собой самые диковинные ароматы. Под окнами пели птицы, и х пение заворачивало меня, заставляло иногда надолго бросать работу, подходить к окну, раскрывать его настежь, смотреть и слушать, будто боясь упустить что-то важное. И сейчас мне кажется, что ничего важного я тогда не упустил.

Янтарный паркет в гостиной переливался всеми цветами радуги. Солнечные зайцы плясали по белоснежным стенам, по сурового вида книжным полкам могучего деревянного шкафа. Всё это было волшебно.

Я читал и писал.

Что я читал? Да всё то же, что и раньше, – Маркс, Ницше, Троцкий, Ленин, Че Гевара, Лимонов и всё в таком духе. Не только классику, но и что-то более специализированное, более редкое. Время, когда я читал только классику, тогда давно уже миновало.

Знаете, у группы «Ляпис Трубецкой» есть такая песня – «Двенадцать обезьян». Она очень хорошо передаёт ту атмосферу, в которой я провёл лето четырнадцатого года. Да, ангелы играли на трубе. И торжественно звучали мажорные лады. Я верил в независимый Тибет и латинский коммунизм.

Тогда я ещё не знал, что за это на меня заведуют уголовное дело…

Потом наступал день. В двенадцать часов я садился завтракать. Еле что-то лёгкое, а потом шёл гулять. Чаще всего в Филёвский парк, на набережную. С собой я обычно брал какую-нибудь хорошую книгу. Приходил на набережную, садился в тени раскидистых плакучих ив и читал.

Да, я любил читать на природе. Я и сейчас люблю.

Позади меня журчал ручеёк. Сонные волны Москва-реки лениво бились о набережную. Неспешно проплывали по серебристой глади прогулочные кораблики. Ходили по набережной люди: забавные мужички, пенсионеры, мамы с колясками, подростки, дети… Боже, сколько их прошло мимо меня тогда!

Особенно запомнились мне пенсионеры и мужички. Многие из них одевались весьма колоритно: белые накрахмаленные рубашки с рукавами по локоть, широкополые шляпы, белые брюки, остроносые туфли. Их глаза закрывали тёмные очки, на запястьях болтались золотые часы. Некоторые из них ходили с тросточками. Эти престарелые щёголи чинно прогуливались по набережной, болтали с себе подобными обо всяком и вообще наслаждались жизнью.

Столько в них было достоинства и колорита, что мне аж завидно становилось!