Глава четвёртая. В рассветный час.

Это случилось однажды в середине лета.

В тот год Крис окончила третий курс университета. Она обучалась на учительницу латинского. Хлеб это давало стабильно, хотя учеба и была делом нелёгким. Училась она не здесь, а домой приехала на побывку после удачных экзаменов.

Сашка к тому времени из полуподростка двенадцати лет с белокурыми волосами, пухлыми красноватыми щёчками и пузом как у сорокалетнего мужика превратился в красивого юношу с тонким и упругим телом.

Атмосфера в семье была довольно душная. Ни отец, ни мать особого внимания детям не уделяли. Отец работал таксистом и иногда просто водителем где-то в России. Мать маялась от скуки, переодически подрабатывала то в магазине, то в парихмахерской, устраивала личную жизнь с любовниками и вообще вела себя как преждевременно постаревшая, но так и не выросшая девочка-подросток.

В детстве у Сашки увлечений-то было: в комп поиграть да и кровати поваляться. Так он и валялся всё лето в кровати в одних трусах на мокрых накрахмаленных простынях, колючих и жёстких. Или сидел за компом, попивая лимонад и поедая чипсы.

Сестрёнка иногда вытаскивала ленивого братца на пляж или заброшку. Она научила его разжигать костёр, ставить палатку, удить рыбу. Она впервые напоила его вином и привела на тусу, где его лишили девственности.

Сашка был благодарен сестре, говорил, что она ему как мама и вообще именно она помогла ему вырасти человеком.

Впрочем, сама Крис отнекивалась и говорила, что настоящим человеком Сашка ещё не стал.

В тот день всё было обычно. Брат и сестрёнка спали в своей комнате (она у них была одна на двоих). Спали вместе, но в разных кроватях. Простыни как всегда были накрахмалены и кололись, но дремота была такой сильной, что этого совсем не ощущалось. Окна были распахнуты настежь и при этом плотно закрыты выцветшими бумажными жалюзи светло-зелёного цвета. Сквозь них внутрь почти не попадал яркий свет солнца, но зато проникал с улицы пыльный, влажный, накалённый воздух. Вместе с ним комнату наполняли запахи расплавившегося асфальта, цветущих акаций, шаурмы, шашлычных углей, пота и того специфического запаха, который исходит от пьяницы на следующий день после попойки.

Ребята спали. Они так весь день и проспали здесь, в этой дурной комнате, изнывая от жары. К вечеру, когда стало прохладнее, и они проснулись, у них адски болели головы.

Крис чувствовала себя какой-то помятой. Она пошла на кухню и заварила себе и брату крепкий сладкий чай. Они выпили, поели блинов со сгущёнкой, потом ещё бутеров.

Летом ребята ходили по дому почти без одежды. Впрочем, внимание на это никто не обращал. Эротизма в этом не было никакого: проклятая жара обязывала раздеваться хотя бы дома. За много лет они так привыкли к подобному состоянию, что не обращали на него никакого внимания. Голые тела воспринимались ими как туши в мясной лавке: малоприятными, но вполне обычными.

Но вот Крис и Сашка оделись: Крис в свой спорткостюм, а Сашка в футболку навыпуск и шорты цвета хаки. И пошли. Они пошли на ночной пляж. По дороге купили восемь бутылок дешёвого винимо специями и всякой снеди.

Пришли, сели на песок и стали бухать.

Ночь была тихая, спокойная. Было тепло, но на редкость не душно. Прямо перед ними плескалось море: большое, чёрное, как огромная, до края света лужа гудрона. Вода тихо плескалась где-то вделке, волны выныривали как будто бы ниоткуда, появляясь лишь на миг у самого берега и в следующую секунду разбиваясь о мягкий мелкий песок, вечно липнущий к ногам.

Ветер с моря дул прохладный, солёный, как жаренные орехи на базаре, и удивительно свежий. Лишь едва различимые нотки теплоходного дыма путали эту свежесть.

Далеко в море горели, покачиваясь, белые огни прожекторов. Это американские и английские катера ходили у самой границы, высматривая республиканский флот. Огни то появлялись, то исчезали. Иногда их свет падал прямо на пляж, но обычно они гуляли далеко в море. Лишь в темноте их становилось видно.

За спинами ребят тревожно шумела акациевая роща. Это была большая, хотя и не очень плотная роща: деревья там росли на приличном удалении друг от друга. За ней была пустынная двухполосная дорога, а за ней – сквер.

Пляж был пустынный. Здесь никого больше не было.

Телефонов с ребятами тоже не было.

– Ну-у-у, – сказала Крис, отпивая из горла обжигающую красную жидкость.

Изо рта девушки вдруг остро дыхнуло спиртом, виноградным суслом, паприкой, гвоздикой и жгучим перцем. Сашка привык к этому запаху и любил его, а потому лишь слегка прищуримся от удовольствия.

– Знаешь, есть одна вещь, из-за которой я скоро либо сдохну, либо сяду, – важно, как бы с расстановкой, но при этом и медлительно, почти неохотно произнесла Крис.

Казалось, она долго сомневалась, стоит ли вообще начинать этот разговор. Но разговор уже был начат.

Она молча хлебала ароматное винцо, не произнося ни слова. Она смотрела в даль. В чарующую чёрную бездну, пустую и почему-то очень холодную, но такую родную.

Она смотрела туда своим особым, совершенно специфическим взглядом. Он был так похож на взгляд солдат, попавших из родного дома на военную бойню, но он же и сильно отличался от него. Солдат, приехавший от любящей матери и увидевший на восемнадцатом году жизни расчленённые трупы и разорванных бомбами ещё живых людей, – смотрит иначе. Его взгляд равнодушен, но в то де время полон обиды, но пуст, но при этом кипит негодованием, он подобен бутылке, которая не может пролиться потому, что слишком полная.