И тут он брался пухлыми ладошками за тонкие пока складочки нежного детского жира на своём животе. Он втягивал живот, и мы вместе считали ему рёбра. Да только вот как ни втягивал этот малолетка брюшко, в самом его центре, в районе пупка, всё равно был заметен шмат домашнего, наеденного на шоколадных батончиках детского сала.

Эти парни верили, что никогда не потолстеют. Жалко, я больше никогда не встретил их. Жалко, что мне так и не удалось увидеть, как время и природа поглумились над их самонадеянными иллюзиями, как они всегда глумятся над самонадеянными иллюзиями зелёных юнцов.

Но лето прошло. Началась школа.

Помню, как в самом конце августа тёплым и очень душным вечером я пробирался по руслу одного небольшого ручья. На мне были начищенные до блеска кавалерийские сапоги и синяя холщовая куртка.

Я никогда не забуду, как тогда мне в спину внезапно подул немного прохладный, но по-прежнему очень ласковый ветерок, как слетели с дерева два покрасневших листа и как их понёс вниз к Москва-реке быстрый студёный ручей. Именно тогда я впервые в жизни ощутил первое дыхание наступающей осени.

***

Осенью 2015-го я покинул 737-ю школу. Конфликт со Снежаной Владимировной сделался совершенно невыносимым для всех нас.

Во избежание лишних проблем руководство другие учителя решили нас развести по разным зданиям. Обе школьные госпожи поддержали эту их идею.

Новая школа тоже, конечно, входила в состав «Протона». Это была теперь уже немного более знаменитая, чем тогда, но по-прежнему довольно убогая школа на улице Барклая. Бывшая 1497-я.

По сравнению со школой на Новозаводской она была очень убогая.

Вся жизнь там была пронизана сонливым духом глубокой культурной провинциальности.

В принципе, там было всё то же, что и в остальном «Протоне», но градус неадеквата на Барклая был сильно пониже, чем на Новозаводской или в зданиях на пойме.

Для стороннего человека, конечно, и этого было бы много. Среднему школьнику даже вегетарианская школа на Барклая показалась бы весьма странным и страшным местом. Но мне там было откровенно скучно. Всем нам, по правде сказать, было там хоть немного да скучно.

Вот, к примеру, балы. Они проходили во всех зданиях «Протона». И в каждом здании старались вечно старались провести самый крутой бал. Тут нужен был размах.

Целью бала ведь было не только повеселиться и покрасоваться, побухать и заняться сексом, но ещё и показать превосходство своего здания над другими. Это был такой элемент престижа. На каждый бал спускали сотни тысяч, а иногда и миллионы рублей.

Но всё равно балы у нас на Барклая не шли ни в какое сравнение с балами на Новозаводской. Как ни старались наши школьные меценаты, чад кутежа там был много гуще, чем у нас.

Точно так же дела обстояли и во всех остальных вопросах общественной жизни. По сравнению с Новозаводской школа на Барклая была мелкотравчатым захолустьем.

В этом-то самом захолустье я и прожил до 2018 года.

Поначалу мне было трудно без постоянно бурлящей общественной жизни, но потом со временем привык. Со временем я всё глубже уходил в себя, начал больше читать. Очень много я тогда занимался теоретической работой. На уроках по-прежнему оттачивал ораторское мастерство.

Глава вторая. Бесконечная борьба.

Когда на Украине начался Майдан, – наша школа вся пришла в какое-то странное оживление. Мы все мигом разделились на банды патриотов и супостатов. Если что, и то и другое – вполне себе самоназвания.

Партию супостатов немедленно возглавила Тоня Боженко.

Патриотов, что интересно, организовала вокруг себя полька Летуновская. Кому-то это может показаться странным, но нам её мотивация была ясна как божий день.

Помню, после того, как в Киеве пошли жёсткие столкновения, на плацу перед школой мы устроили большой несанкционированный митинг. Людей туда пришло больше, чем ходило на иные мероприятия белоленточников. В «Журнале патриотического школьника» писали о пяти тысячах. В реальности было меньше, около двух. Но всё равно весь школьный двор и половина улицы была запружена народом.

Я помню как мы в предрассветных сумерках шли по только выпавшему хрустящему снегу прямиком к мрачному зданию школы. С ресниц сыпались крохотные льдинки инея. Покрасневшие от мороза щёки жутко чесались.

Под одеждой мы несли свёрнутые транспаранты. В карманах лежали складные ножи, выкидухи, кастеты, куски железной арматуры.

Над нашими головами синело серовато-голубое мертвенное небо, напоминавшее цветом отрытое в старой могиле серебро. Чёрные ветви засыпанных снегом деревьев смыкались над нашими головами. Мы шли в прозрачной и гнетущей тишине к школьному зданию.