Шрифт:
Толпа собралась очень быстро, минут за пятнадцать.
Когда нам было нужно, мы умели действовать быстро. Ещё вчера нам поступило сообщение о том, что сегодня все должны быть готовы. Всю ночь мы делали транспаранты, засыпали порох в самодельные петарды.
Сегодня ожидалось нечто особое.
Загрохотал барабан. Мы приготовились. Развернули транспаранты из бумаги и мешковины, из старых простыней.
«Фашизм не пройдёт! Нет американскому империализму!» - гласила надпись на том транспаранте, который держали мы со Светой Солнцевой.
Загорелись файера. Мы начали орать лозунги. Одна рука держит баннер, другая плотно сжимает оружие в кармане. Мы ждали самого плохого. От страха, гнетущего ожидания худшего мы страшно потели. Пот замерзал на морозе.
«Фашизм не пройдёт! Хохлов на ножи! Аламана передаёт привет Горгопотамосу!» - орали мы изо всех сил.
На трибуну, наспех собранную из деревянных ящиков от бананов (их прошлой ночью ребята натырили с рынка), поднялась Ульяна Летуновская.
«Салоеды в своей Хохляндии совсем обнаглели! – заряжала она.
– сейчас вырежут всех русских, а потом и за поляков примутся!».
Были речи. Много речей. Мы их не слушали. Мы ждали, когда случится то самое, - страшное.
Выступил я. Ничего особенного. Общие слова. Потом вышел говорить ещё один восьмиклассник. И тут-то самое страшное и началось.
Во двор ворвалось человек двадцать или тридцать боевиков в чёрных масках и пуховиках. Там были тонины рабы и ещё какие-то школьные ультраправые. Они начали нас бить. В них полетели самодельные петарды, стеклянные бутылки с водой и уксусом, куски кирпича.
Мы сомкнули ряды. Ультраправые попытались прорваться к трибуне. Их набег длился чуть больше минуты. Затем общий строй погнал их куда подальше.
Они весело прыгали через забор, удирая от нас.
***
Что ни говори, но Майдан страшно расколол нашу школу. Тоня Боженко однозначно поддерживала Украину. В конце концов, дед её воевал в УПА, а сама она была украинской националисткой.
«Я – оуновка-бандеровка!» - гордо заявляла она.
На волне националистической истерии Тоня даже написала (на русском языке) эпическую поэму «Украина». Это было огромное произведение типа «Россиады» о ом, как Украина всех-всех победила, не только вернула Крым, но и захватила Кубань, ростов, Воронеж, Курск и Белгород, захавала половину Белоруссии и Молдавию.
Короче, крутая была книжка.
Поэма была огромная. Размером с «Божественную комедию».
К сожалению, помню я оттуда только один фрагмент.
Вот он:
Ах, жадно-жадно Ярош пил кофей,
Ведь он по знаку Зодиака Водолей.
Густую жидкость он тянул мадьярскими губами.
Он кофеём желудок свой залил,
Пропитанный спиртами.
Вдруг он завыл и за живот схватился, –
От кофея его кишечный тракт забился.
Орал и выл, в конвульсиях метаясь.
Он покраснел, от яда задыхаясь.
Он прокричал: «Бандера, я иду!»
И дух свой испустил в мученых как в аду.
Отрывок этот так и называется – «Смерть Яроша».
***
В школе постоянно происходили драки, нападения.
Сторонники Украины постоянно нападали на нас. Иногда могли устроить поножовщину прямо во время урока.
Помню, если ты на истории или обществознании говорил что-то не то, - то когда урок заканчивался, и ты выходил в коридор,- тебя там уже ждали враги. Некоторые прямо на уроке могли вскочить с места и кинуться убивать оппонента. Меня так однажды чуть не зарезали.
Даже в тониной корпорации возникли чудовищные противоречия.
Тоня была за Украину. Другие рабы первой категории из её корпорации были против. Особенно возмущались Юлька и Света.
Потом на Украине вспыхнула гражданская война. И из нашей школы на Донбасс потянулись целые эшелоны добровольцев. Уезжали даже четырнадцатилетние. Только за весну четырнадцатого из нашей школы воевать в ополчение или в добровольческие батальоны уехало больше сотни человек.
Мы с ребятами тогда электричками собирались ехать к южной границе. Минут за десять до отправления родители сняли меня с поезда. Двое других ребят доехали до Донбасса. Летом четырнадцатого их там и убили.
Некоторые ехали в украинские добровольческие батальоны. Оттуда очень мало кто вернулся.
У нас в школе большинство было за Донбасс. В конце концов тех, кто был против, либо повыгнали, либо заставили замолчать. Ну, не то, чтобы прям замолчать, но хотя бы сократить активность. Не получилось закрыть рот лишь Тоне Боженко. Но это было очевидное исключение.