«Они» – именно так Меля и Крис называли тех странных девочек и мальчиков, которых они так часто видели в центре, и которых, казалось, нельзя было отнести ни к одной категории.

Это были тощие рахитные девочки с пухлыми, немного красными от дешёвого алкоголя щёчками. У них были чуть прищуренные маслянистые глаза, подчас тоже немного красные от марихуаны. Они носили дорогие, за двадцать, то и тридцать долларов футболки, купленные в каком-нибудь интернет-магазине, с цветастыми принтами и надписями на русском и французском языках. На них были широкие клетчатые штаны из тонкой и мягкой ткани. Штаны были им коротки, и открывали бледные девичьи щиколотки и тощие, не знавшие работы икры ног. На ногах у них были яркие цветастые кеды. Их длинные жиденькие волосы струились по узким кривым плечам, выбиваясь из-под наркоманских панамок.

Рядом с невысокими рахитными девочками паслись такие же мальчики. Причёсанные по последней моде, с искусственными кудрями, с макияжем – они выглядели как куклы. На этих мальчиках были те же мешковатые майки с дерзкими надписями, те же укорочённые клетчатые штаны, те же панамы и тёмные очки. Те же дурацкие кеды с цветастыми носками.

Как-то раз Меля с Крис поехали на запад города. Они долго гуляли по тамошним спальным кварталам. Метро уже закрывалось, когда они пробрались на станцию Парк Победы. К этому часу посетителей там почти не было.

Были там только Меля и Крис. И ещё небольшая группа каких-то подростков, – две девушки и один парень. Все втроём они были пьяные и, кажется, чем-то упоротые. У девушек были наложенные ресницы и очень длинные фигурные ногти. Они были напудрены и пахли духами. На них были чёрные панамы с напечатанными на них зелёными листочками конопли, длинные мешковатые майки чёрного цвета, блестящие серебром пуховики. На одной были плотно обтягивающие чёрные джинсы. На другой – широченные штаны в красно-чёрную клетку. Парень был высокий и сильный. Его глаза скрывали тёмные очки с круглыми стёклами. На голове у него была огромная белая вязаная шапка. На шее болталась толстая позолоченная цепи. В метро было жарко, и он скинул с плачь свой пуховик. Под ним проступила чёрная футболка с лаконичной надписью: «Всё равно». В одной руке у парня была банка дешёвого энергетика, в другой – электрическая трубка для вейпа.

Ребята были далеко. Меля не слышала, о чём они говорили. Девушки громко смеялись.

Компания шла к дальнему концу огромной платформы.

Ребята всё сильнее удалялись от девочек.

Меля посмотрела подросткам вслед. Сначала ей стало их очень жалко.

«Как так? – подумала она. – Неужели и впрямь всё равно?».

И тогда Меля подумала, что это очень неправильно, очень грустно, когда молодые люди так себя ведут: одеваются незнамо как, курят, пьют энергетики, а ко всему прочему им ещё и всё равно!

И Меля поняла, что что-то нехорошее происходит в стране. И ребята эти тоже нехорошие. Она и до этого чувствовала, что с ними что-то не так. Меля всегда очень хорошо чувствовала людей. И всегда эти странные подростки в панамах и майках с принтами на русском ей очень и очень не нравились. Когда они были рядом, она старалась поскорее уйти, старалась не подходить к ним. Их присутствие вызывало у неё тревогу. Особенно в центре. Там, на Арбате, на Тверской, особенно на Китай-городе, – этих подростков были просто полчища. Они толпились на площадях, возле станций метро, кишели точно насекомые на грязной кухне. Меля всегда чувствовала с их стороны некую скрытую, неозвученную угрозу. Теперь эта угроза стала слишком явной.

Меля поняла, что эти подростки не просто глупые – они плохие. Они очень плохие. Они даже не просто плохие, – они испорченные. Это зло.

Именно тогда Меля стала ненавидеть таких подростков.

Её ненависть совсем не была жгучей, яростной и выедающей души. Именно такой ненавистью обычно ненавидят подростки. Чаще всего такая ненависть захлёстывает юношу или девушку настоящим ураганом. Чувства клокочут, изливаются на поверхность бесконтрольной злобой, выливаются в скандалы и шумные ссоры. Такая ненависть подчас бывает очень яркой, но редко когда бывает глубокой. Ещё реже она воплощается в реальное, а не игрушечное насилие. Те, кто ненавидит таким образом, предпочитают шумно ругаться вместо того, чтобы действовать. Меля была не из той категории.

Меля внезапно возненавидела этих весёлых ребят. И тех конкретных, что она встретила на станции, и всех им подобных вообще. Но это была не бурлящая подростковая злоба. Это была скупая на чувства, но очень глубокая злоба. Злоба, которая не полыхает лесным пожаром, а мерно горит синеватым газовым пламенем.

Злоба эта пришла как-то сразу, практически в одну секунду. Меля и сама не заметила, как она появилась у неё. Она вообще не привыкла следить за своими чувствами. Меля никогда не рефлексировала. Она и слова-то такого не знала – рефлексия.

Меля жила проще. Она знала, что есть неписаные и вечные моральные нормы. Эти нормы были когда-то даны людям великим всемогущим Господом. Они были даны от века: в них ничего не менялось и не прибавлялось. И от них ничего нельзя отнимать. Эти нормы были даны в глубокой древности, и с тех пор люди должны свято соблюдать их. А те, кто не соблюдают их, навлекут на себя гнев Господа.

Хотя Меля и была ленивой, у неё было одно качество, которое выгодно отличало её от сверстниц. У неё была великолепная память.