Так они начинали. Самые слабые становились в конце концов на колени и начинали бить вредной девочке земные поклоны. Некоторые так увлекались самобичеванием, что впадали в натуральную истерику.

Когда я освоился в школе и понял это, то решил, что не доставлю злобной госпоже удовольствия видеть меня раздавленным.

Не сказав ни слова, Боженко ещё немного придвинулась ко мне, на сей раз согнувшись прямо над моим левым ухом.

– По-о-ошё-ё-ёл в жо-о-опу-у-у на-а-аху-у-уй! – протяжно и глухо заорала она во всю глотку.

От жуткого вопля в висевших на стенах коридора учебных стендах задрожали стёкла.

Я чуть не оглох от жуткого крика. Казалось, торнадо разыгрался прямо в моих ушах. Когда вопль стих, в голове ещё долго продолжало звенеть.

Слегка покачиваясь от полученного только что звукового удара, я пошёл прочь.

И только я приблизился к кабинету русского языка, как ко мне подошёл Миша Стефанко.

На нём была изысканная светло-коричневая рубашка с белыми пластиковыми пуговицами и тугими манжетами.

Поверх рубашки была натянута явно уже чересчур маленькая для Стефанко школьная жилетка. К жилетке была пришита наша школьная эмблема: рассекающая волны яхта. Располагался герб аккурат в районе печени, что было весьма символично. Эта чёртова эмблема давно уже сидела у нас в печёнках.

Узкие чёрные джинсы не слишком плотно обтягивали тонкие, но дряблые мишкины ноги. Штаны кургузо обвисали в районе задницы.

Да, зад у Миши был тощий.

Да, очень тощий.

Поэтому штаны и обвисали бесформенным мешком в области ягодиц.

Ягодиц-то на самом деле никаких не было!

Ну, почти.

На самом деле они, конечно, были.

Но размером они были таковы, что считай, их и вовсе не было.

У Дена Кутузова ягодицы были что спелые арбузы.

У Миши Стефанко – в лучшем случае манго.

На ногах у Стефика были модные кеды. Сами они все были чёрные, а вот подошвы и носы у них были белыми. Красивые были кеды. На мишиных миниатюрных ножках хорошо смотрелись.

В этой рубашке он выглядел как довольный советский школьник, только что убивший и ограбивший зазевавшегося гитлерюгендовца.

Щёки у него были такие пухлые! Короче, как посмотришь на него, – сразу всё ясно становится! Стоит перед тобой сытый, крепкий, довольный жизнью образцовый советский школьник.

Улыбается, красавчик! Гагаринской такой улыбкой улыбается!

А щёки, щёки-то какие!

Короче, пионер – всем ребятам пример!

Вот какой вид тогда был у Миши.

– Марат, – радостно улыбнулся Миша, – надо бы с тобой поговорить.

– Давай, говори! – весело ответил я.

Признаться честно, Мишу я в тот момент слушал вполуха.

– Да Тоня званый обед устраивает, – подмигнул мне Стефик. – Говорила, приходи с другом.

– А Денис для этих целей не годится? – малость настороженно спросил я.

– Ден там само собой будет, – спокойно ответил мне Миша. – Он же наложник!

– Я даже не знаю… – замялся было я, не зная, как бы повежливее отказаться.

– Да приходи, – махнул рукой Миша, – не бойся! В этот раз ничего не будет!

– Точно? – посмотрев Мише прямо в глаза, спросил я с очень серьёзным видом.

– Да точно, я тебе говорю! – опять отмахнулся Миша

Он явно старался не смотреть мне в глаза.

– Даже не знаю. Надо подумать… – сказал я, внимательно разглядывая старый паркет.

– Давай, приходи! – усмехнулся Миша, весело подтолкнув меня плечом в бок. – Раков поедим!

– Раков? – довольно переспросил я, хитро прищурившись. – Это можно…

И тут нам необходимо сделать одно небольшое отступление…

Многие москвичи (особенно те, что побогаче) считают, что пойманную в Москва-реке рыбу есть ни в коем случае нельзя. Она, дескать, вся больная, заражённая, радиоактивная и мутировавшая.

Терпеть я таких снобов не могу!

Просто ненавижу этих педантов!

Ненавижу этих вшивых интеллигентишек!

Да, я вам со всей откровенностью заявляю: люди, которые брезгуют рыбой из Москвы-реки, – мне не друзья!

Да, мне такие сволочи совсем не друзья.

И вам, дорогой читатель, надеюсь, тоже.

Все хорошие люди, которых я знал, не брезговали рыбой из Москвы-реки.

Да что там!

Они все поголовно эту рыбу за милую душу хавали, на все лады хвалили и просили ещё!