Мужчина хотел спросить, нет ли у наперсницы сеньоры Торнеро клаустрофобии, но слова невольно застряли в горле. Сначала ему померещилось страшное — словно повторялась вчерашняя ситуация с прахом Вадима Милухина, опадающим на паркет кучей серой пыли и отполированных костей. Ничего подобного. В ярком свете фонарика профессор увидел Ману, сидящую в уголке лифта на полу. Женщина свернулась в комок, обхватив колени руками и низко склонив голову. А бесформенное облако, лежащее вокруг — это, конечно, серый палантин с черной меховой отделкой.

Кроме того… сейчас специалист по паранормальным явлениям снова применил свое особое зрение, позволившее увидеть то же самое эфемерно-склизкое создание, веером щупальцев распластавшееся по всей стене лифта за плечами Ману. Только комок темного, наполовину просвечивающего уродливого тела, да мощные с виду щупальца — ни глаз, ни рта, и все же эта мерзость как будто пожирала воздух вокруг, лишая дыхания ту, что сидела на полу в уголке.

Существо не было истинно реальным или каким-то потусторонним, как посмертная тень менква, не сумевшая уйти в Нижний мир. Оно предъявило Лозинскому свою подлинную суть — материальное воплощение негативных эмоций, которые, видимо, долгое время составляли часть жизни мексиканки.

Страх.

Боль.

Ненависть.

Так ребенок, боящийся темноты, видит в уютной детской комнатке вокруг себя чудовищ — едва родители выйдут за дверь, пожелав малышу доброй ночи. Чудовища реальны настолько, насколько верит в них дитя! Отец мальчика, мчащийся на коне через лес, не видел и не слышал призывов Лесного царя, прельщающего малыша заманчивыми обещаниями:

«Он золото, перлы и радость сулит…»

Прим. авт.: «Лесной царь», Гете, перевод В.А.Жуковского

Для него ночной лес был просто лесом, без намека на таинственных существ, выглядывающих из-за клочьев тумана и черных стволов деревьев. А мальчик видел другое — и это другое его убило.

Веер щупальцев тоже был реален — внешне не для Ману, не обладающей особым зрением, а для Лозинского. По воздействию на психику — как раз для Ману.

— Фига се… — Антон мгновенно оказался рядом, опускаясь на колени на пол и не зная, как отреагирует женщина на очередное прикосновение, которое теперь могло стать просто необходимым. — Сейчас включат свет, лифт тронется. Это ненадолго!

Он не был психологом и не сталкивался с людьми, боящимися замкнутых пространств и темноты в них. Мануэлита вообще производила впечатление человека, которому сам черт не брат. Мысль о том, что эта женщина в безукоризненной физической форме, отдающей некоторой брутальностью, может чего-то бояться, казалась просто нелепой. Тем не менее, вот он, факт: страх налицо! Может быть, метиска пережила какую-то катастрофу, землетрясение, застряла в лифте на много часов без света и помощи — кто знает?! А потому Антон продолжал говорить успокаивающим тоном, причем даже не фиксировался на том, что он говорит — так, ерунду какую-то. То ли о том, что он никакой не воронофоб, а наглая птица не отравлена бутербродом, она вообще симпатичная, эта ворона, хоть и обошлась потеря брелока сигнализации в кругленькую сумму… то ли о том, что все плохое рано или поздно отступает, забывается, теряет смысл и плоть… Главное, оставаться собой…

— … Ману? Маняша? … Поговори со мной, а? …а твоя семья?.. Как же они отнеслись к тому, что ты уехала с Аллой? Ты хочешь их увидеть?

— Не хочу, Антонио. Я простилась с ними раз и навсегда. — Раздавался в чреве металлической коробки тихий, слегка дрожащий, но вполне осмысленный женский голос. — Мы мертвы друг для друга… если я хочу увидеть что-то из прошлой жизни, так это Юкатан… Пиратский дух старины в Кампече… бесконечно длинную Пятую авеню в Плайя-дель-Кармен… пляжи Тулума… пирамиды Ушмаля… сеноты… где-то там вход в мир Шибальбы, как считали мои предки… кто знает… кого ждет ад… кого подобие рая под рукой Иш Таб… Пройти через все реки, все испытания…

«Шибальба», «Иш Таб»… Как историк, Антон эти названия, разумеется, слышал, они имели отношение к старинным верованиям индейцев майя, но о религии последних у профессора было весьма умеренное представление, так как специализировался он все-таки на истории России. Он сделал мысленную пометку в воображаемой записной книжке — почитать подробнее. Застрянь Антон в лифте один, Интернет в помощь, чем еще заняться-то… Пока было не до этого, естественно. Надо привести Ману в приемлемое состояние, пока у нее не началась истерика.

Как успокаивают детей, боящихся чудовищ в темноте уютной спальни? Правильно, с помощью объятий, похлопываний по спине, поглаживаний по голове!

«Хм, а волосы у нее, как шелк, приятно трогать…»

Поразительно, как все уложилось в обещанные обладательницей изморози в голосе пару минут до запуска лифта — и короткий разговор, и объятия. Стук сердца смуглой женщины из бешеного стал нормальным.

Зажегся свет, дрогнул пол. Склизкие щупальца существа из кошмара давно уже втянулись в щели по углам металлической коробки, торопливо и трусливо исчезли за полотном зеркала — тогда, когда настало время объятий… Округлый циферблат часов на стене лифта не лгал — прошло минуты если не две, то три, не более. Ману уже стояла на ногах, абсолютно спокойная, без признаков паники на лице, с безупречными складками тяжелого палантина вокруг плеч. Только пальцы рук были холодны до состояния ледышек. Они предательски быстро ускользали из горячих ладоней Антона.

— Все нормально. — Проговорила женщина, как ни в чем не бывало и, выходя в холл на первом этаже, снова провела невидимую черту, стремясь пресечь любой шанс на физический контакт: — Единственные мужчины, которые прикасались ко мне за последние несколько лет, были врачи. Другого не нужно.

Деньги и обман

Алла была права, как и Ману — джинсы и футболка с маской Гая Фокса вряд ли подошли бы для посещения выставки, на открытии которой присутствовали некоторые персоны, коих принято называть «первыми», научный цвет нескольких вузов, а также пресса.