А потом начался самый настоящий апокалипсис. Лесли звонил каждый день. Бесконечные правки, встречи, споры. Я чувствовала себя белкой в колесе и опять уставала так, что страдать стало совершенно некогда.

Во время одного из затянувшихся до поздней ночи обсуждений, Лесли неожиданно спросил о следующей работе. Его вопрос застал меня врасплох, и я ещё долго таращилась на него с открытым ртом. Почему-то ни разу не задумалась о чём вообще буду писать после. Лесли вытаращился в ответ и заявил, что нужно срочно выпускать вторую книгу, чтобы попасть в волну.

— А вы думаете, будет волна? — неуверенно спросила я. — Это же просто средненькая пародия на ужастик, не более.

— Ещё как будет! Вы, наверное, сами не осознаёте, что сделали. Эта работа полна драматизма и острых чувств. Именно то, чего не хватало ранее. Вы неплохо потрудились, мисс Фостер, и уж точно выросли над собой. Так что просто работайте, остальное я возьму на себя.

Ага, легко сказать, работайте. О чём писать-то? Идеи не приходят к тому, кто пуст изнутри. Некоторое время я то и дело впадала в прострацию, пытаясь нащупать хоть какой-нибудь сюжет, когда он неожиданно пришёл ко мне сам, во сне. Не типичный хоррор — что-то кардинально новое. Но, едва проснувшись, я решительно открыла ноутбук, и, как ни странно, работа пошла.

За время, проведённое здесь, мы выпустили ещё две книги. Лесли не уставал хвалить за продуктивность и качественные тексты, он же не знал, что работа — всё, что мне осталось.

Пусть даже я никогда не смогу быть счастливой, по крайней мере, теперь у меня появились причины уважать себя. За то, что оказалась не слишком слабой. За то, что смогла найти в себе нечто большее. Говорят, в моих книгах есть стержень. И я благодарна, что во мне оказался хоть какой-то стержень, потому что именно он не даёт мне сломаться окончательно.

Книги раскупались, и вскоре я смогла переехать в более просторный дом с садом и красивой верандой увитой плющом. Я часто сидела там, бездумно глядя перед собой, надолго уходя мыслями в прошлое. Думала о том, как проходила бы моя жизнь, если бы Иму был здесь со мной. Наверное, как в раю. Я могла бы просыпаться с ним рядом, готовить ему скверные завтраки, заниматься любовью до изнеможения. Сколько прекрасного могло быть у нас, если бы он родился человеком. Дурацкие мысли, но я ничего не могла с ними поделать.

Мысли о нём занимали каждую свободную секунду. И сожаления охватывали всё чаще. Если бы он только родился человеком. Не в его ужасном мире, а здесь. Мы бы обязательно встретились, даже не сомневаюсь. И каким бы он ни был, я полюбила бы его так же сильно.

Чем больше думаю, тем сильнее во мне обида на судьбу. Несправедливо. Познать любовь, и тут же потерять. Пожертвовать жизнью ради самого дорогого человека. Неужели ничего нельзя было изменить? Если бы я знала всё заранее, смогла бы что-нибудь исправить? Ответа нет. И мне больше ничего не оставалось, кроме как обвинять себя.

Сегодня у меня встреча с читателями. Мне эта идея категорически не понравилась, и я упрямо заявила, что ни с кем встречаться не собираюсь, но Лесли сказал: «Надо», и пришлось согласиться. Когда дело касается его обожаемой работы, Лесли становится совершенно непрошибаемым, спорить с ним бесполезно.

Встреча требовала подготовки, пришлось придумывать презентацию, и это меня почти убило. Не знаю, что говорить. Как объяснить людям, откуда взялся сюжет для моей книги. Уж точно не стоит упоминать, что всё произошло на самом деле. Значит, придётся придумать нечто поинтереснее отмазки «Мне просто нравится Стиви Кинг, вот оно и получилось».

Над презентацией я билась почти неделю, и всё же осталась ею недовольна. Хотя, вряд-ли ко мне придёт много народу, так не всё ли равно?

Лесли позвонил ранним утром, выдернув из привычного кошмара, и сказал, что заедет в девять. Чтобы я была готова и вооружена своей самой прекрасной улыбкой. От этих слов мне тут же стало нехорошо, ведь улыбаться за прошедший год разучилась совершенно. Не хватало ещё распугать своих немногочисленных читателей неумелым и отнюдь не харизматичным оскалом. Но Лесли заявил, что улыбаться необходимо не переставая, светиться, как солнышко, и быть милой до тошноты. Не понимаю, какая кому разница, улыбаюсь я или нет. Они же книги читают, какое им дело до моей физиономии? Почему мне просто нельзя быть собой? Редактор лишь отмахнулся со словами, что я представляю свой собственный бренд и должна выглядеть соответственно.

На встречу я прибыла в растрёпанных чувствах, умирая от волнения. Смогу ли справиться после стольких месяцев, проведённых в добровольном заточении? Смогу ли объяснить свои чувства и мотивы совершенно чужим людям? Да и нужно ли?

При виде моего рабочего места все мысли вылетели из головы, горло перехватило, а глаза защипало изнутри. Прямо на меня с плаката в полный рост смотрел Иму. Он был нарисован изумительно, почти как живой. Я специально давала самую точную визуализацию, до хрипоты спорила с Лесли и художником, что он должен выглядеть именно так, но оригинал обложки видела только на маленькой картинке. И сейчас застыла под его ледяным взглядом, чувствуя, что ещё секунда, и я позорно разревусь у всех на глазах.