Снова рывок в сторону, беру кинжал обратным хватом, выпад мечом неуклюже блокируется, я отвожу топор вбок, сближаюсь и, смотря на полные страха глаза — полосую кинжалом по горлу, мир стал на одного бандита чище.

Снова бросаю «Ноктис», но промахиваюсь, выпад мечом жестко блокируется, но я ни на секунду не расстроился — наоборот, от легкой битвы нет никакой забавы. Я хоть и чувствовал себя чертовым волком в загоне беззащитных овечек, но вот такая мелочь, уже меня радовала.

«Умбра, рука!» — мысленно обратился я к своему квартиранту, и левая рука тут же покрылась темной дымкой, а затем последовал подшаг и молниеносный левый хук прямо в челюсть противнику. Его голова дернулась, прозвучал хруст, но я все же перестраховался и еще всадил ему клинок промеж ребер.

На этот раз меня атакуют сразу трое, и подбегать к отделившимся я уже не смогу, отступить или принять бой? Рациональная сторона говорит отступить, но это чувство… Всё же в этот раз можно дать ему волю.

Уклоняюсь от вертикального удара топором, одновременно с этим перехватываю руку с дубиной, тяну молодого парня на себя и подставляю его под удар мечом. Звук входящего метала прямо в спину парнише бьет по ушам, толкаю его от себя, на убившего его идиота с банданой. Тот с перепугу ловит тело, а я пока займусь идущим на второй заход усача с топором.

Быстро сближаюсь с ним и перехватываю топорище чуть выше того, где он его держал, всаживаю «Синфайн» прямо в локоть и дергаю топор на себя. Хватка слабеет, топор лежит неудобно, но пофиг, проворачиваюсь на месте и со смачным хрустом засаживаю его же оружие ему в живот чуть выше паха и останавливаюсь ближе к ребрам, всё же это топор, а не меч. Наружу падают склизкие потроха, я отпускаю топор и поворачиваюсь к оставшимся.

Безрукий кретин, что держится за культю и стонет, обоссавшийся от страха идиот в бандане и стоящий на трясущихся ногах молодой парень у которого, как говорится, еще молоко на губах не обсохло, лет девятнадцать, не больше, и он скоро выронит дубину из трясущихся рук. Ну что за бандиты нынче пошли, а? Срываюсь с места прямо на молодого парня и с ноги бью в живот, тот кряхтит и сгибается пополам.

— Д-демон! — запричитал идиот вбандане.

— Ага, — оскалился я, — прямиком из ада!

— П-пощады, — прохрипел парень у моих ног, но я просто опускаю ногу ему на горло со всей силы, слышится хруст шеи и он затихает.

— Хрен тебе.

Идиот в бандане разворачивается и пытается убежать, но как будто его кто-то отпустит, я за пару рывков добираюсь до него и полосую «Синфайн» по спине, но даже так он не умирает и приходится его просто добить прямо в сердце. Он там что-то еще молил о пощаде, но я его не слушал, это словно было где-то там, тело добивает еще живую нечисть, пока внутри я размышлял.

Мысль что я расслабился и не заметил никаких посторонних звуков, а точнее не придал им значения, мысль, что я слишком сильно доверяю предчувствию опасности, хотя знаю, что оно не панацея — всё это долбилось мне в мозг тоже где-то на фоне.

Передо мной встал вопрос, когда я посмотрел на блюющую у куста девушку, когда осмотрел поле боя, когда прочувствовал этот запах крови и дерьма от вскрывшихся потрохов, когда пелена спала с моих глаз. Я перевел взгляд с обезображенных тел, на свои окровавленные рука и думал:

Почему я ничего не чувствую? Почему не чувствую отвращения от убийства себе подобных? Почему я ничего не чувствую после убийства людей?! Однозначного ответа у меня не было, но были варианты.

Это была защита, либо мы, либо они, но это не то. Возможно, это из-за того, что после подземелья я не вижу разницы между угрозами для жизни? А может это из-за того, что я просто за людей не считаю это отребья? Хрен знает, но молчит, ответ кроется где-то рядом, но я никак не могу его заметить, возможно, он среди этих вариантов, лично я ставлю на последнее, но сейчас у меня есть проблемы поважнее.

— Похоже, — я присел на колено рядом с Лили, — встретиться с монстрами в человеческом обличье пришлось раньше, чем предполагалось. Ты как?

Девушка подняла на меня глаза, в них была смесь страха, неверия и сожаления, а на уголках уже собрались мелкие бусинки слез, нижняя губа дрожала, словно она хотела что-то сказать, но всё никак не могла собраться с силами.

— Я… я правда… правда у-убила кого-то?

Вытерев ей рот тыльной стороной ладони, я посмотрел ей прямо в глаза, выдохнул, положил ладонь на ее вороные волосы и сказал:

— Такова жизнь, либо ты, либо тебя, дерьмо случается, Лили, и раз уж для того чтобы спокойно жить в этом мире нужно убивать, так тому и быть, мне тоже хреново, — тут я не врал, но хреново мне по другой причине. — И не думаю, что тебе понравится участь проигравшей, — на этом девчонку немного передернуло, ладони сжали землю, и девушка немного захныкала. Я лишь слегка подтянул её к себе, а она уж сама просто прыгнула мне в объятья и тихо зарыдала в плечо. Я гладил её по спине и пытался утешить её, но из меня хреновый психолог, так что ничего кроме «Всё хорошо» или «Всё уже позади» — моя тупая башка не придумала, за то от чистого сердца, но ей похоже многого и не нужно.