И они выстрелили.

Словно в танце Аня сделала один изящный шаг вперёд.

Они не видели её, но стреляли приблизительно в неё.

Полетели осколки битых зеркал, звук множился в просторном зале, от выстрелов заложило уши. Моё сердце замирало от каждого выстрела. Аня была цела.

Они выстрелили ещё раз.

Продолжая свой замысловатый танец, Аня сделала два маленьких шага назад.

Полетела во все стороны каменная крошка. Звук бьющихся зеркал перекрыл выстрелы. Аня всё ещё была цела.

Тело Вики, взмывшее к потолку, описало дугу и с шумным хрустом и шипением нанизалось на пилон. Крик оборвался. Штырь вылетел из её темечка, а тело медленно принялось спускаться вниз.

Аня продолжала танцевать, когда в здание из двух дверей одновременно ворвались люди в бронежилетах и со щитами в руках. Выстрелы прекратились и наступила гробовая тишина.

Тело Вики медленно скользило к полу. Штырь, выходящий из её темечка, окрашивался в густой алый.

Вперёд вышел полковник Иван Жунин: в костюме, совершенно лысый. Рядом с ним была девушка с милым, но холодный лицом и тёмными волосами, собранными в хвост. В руках её было два пистолета.

— Руки за голову, вы все арестованы по статье 187 — причастность к экстремистским организациям, подрывающим государственность, — заявил лысый полковник.

Я, будучи и так на полу с ногами в позе лотоса, сунул руки за голову.

Аня отошла в сторону, не спуская глаз с Ивана. Хотя нет, она смотрела на девушку. И девушка посмотрела на Аню! В следующее мгновение девушка исчезла. Посыпались искры, послышались выстрелы. Мужики у стены снова принялись стрелять.

Я, пытаясь сообразить в этом кошмаре хоть что-то, просто стоял на четвереньках, силясь найти момент, чтобы подняться на ноги. Парни падали, тощий схватился за шею и завалился, кто-то упал на колени, трогая живот. Стёкла продолжали биться, за Аней я уследить не мог, так быстро она двигалась. В её руках было что-то, напоминающее короткое копьё, но это всё, что я мог рассмотреть.

Где она его прятала?

Я, наконец, поднялся на ноги, наблюдая, как женщина с двумя пистолетами то появляется, то исчезает, и как Аня вращает копьё с горящим древком. Пули свистели рядом или отскакивали от копья. Все движения были настолько быстрыми, либо я был настолько тормозом, что невозможно было ни за чем уследить.

Аня замерла, девушка тоже.

— Кассандра, нет! — выкрикнула Аня и, развернувшись ко мне лицом, упала в мои объятия.

Девушка с двумя пистолетами исчезла и появилась в новом месте, собираясь выстрелить. Дуло одного из её пистолетов больше не было направлено в Аню, оно было направлено в меня.

Иван вдруг упал, словно кукла. Ноги его подвернулись, он с грохотом ударился головой о пол, а на месте Ивана я увидел нечто — бесформенное тёмное облако дыма, и оно за мгновение оказалось около Кассандры, касаясь своими острыми когтями её лица.

А через мгновение всё зажевало. Словно в точку стянуло. Мы неслись в калейдоскопе. Алый, синий, чёрный. Что происходит? Где мы? Словно в какой-то тошнотворной трубе. И единственной радостной новостью здесь было то, что меня обнимала Аня. Правда её лицо не улыбалось. Она скорее сжимала зубы от боли. Я увидел, что её майка покраснела от крови.

Ну вот, а я хотел на воскресенье к маме завалиться.

Оглушительный хлопок и женский визг, а после темнота. Эта темнота не дарила покоя. Это словно сон с температурой под сорок. Ты бы уже и рад проснуться, но не можешь, а вокруг кружатся тошнотворные образы.

Вскоре я очнулся, но всё ещё лежал с закрытыми глазами, словив головокружение.

На обратной стороне закрытых век я видел перекошенное лицо Виктории, протыкаемой железным стержнем в руку толщиной. Она кричала перед смертью. Ей было очень больно. Понять, принять и простить? Я не мог поверить в то, что это всё сделала Аня, я не хотел с ней расставаться. Пусть это всё будет неправдой! А даже если это и правда…

Виктория ходила по краю лезвия с тем, чтобы шантажировать, используя меня в качестве заложника, и чтобы никто не пострадал. Она явно дала понять, что это дело не было для Ани последним, хотя Аня свою часть выполнила. Понять Аню было не сложно.

Может быть стоило всё же договориться? Это уже по части принятия. Я не мог представить себе, чтобы я вот так поступил с другим человеком. Тут до меня начинал доходить смысл и всех остальных её фраз. Она не шутила! Никогда! Вот тут понять было сложнее. Ладно, одно принятие в единицу времени. Принять… Моё сердце не могло такое принять.

И, следом за этим, камешек сомнения застрял в ботинке наших с ней чувственных отношений. Мне не за что было её прощать, ведь она ничего не совершила, но за непринятием следует неприязнь.

А иногда даже страх. А что если я её так же расстрою? А что если её расстроят другие люди? А что если я ей вдруг случайно совру? Натянет ли она меня на пилон? Она хмурилась, когда я подыграл. Ходил ли я тогда по грани? Осознавал ли я, что моя жизнь была в опасности?

Может стоило окрестить меня беспросветным романтиком, но даже сейчас вначале нужно было выслушать её версию.